На счет «пять» Штих плюнул ему в лицо — никакой реакции. От бешенства кожа у старика стала бесцветной. Изо рта капала слюна. Андреа с тревогой на него смотрела.
— Терпеть не могу шум и грязь! — крикнула она.
Она оказалась в неудобном положении, когда подвинулась — так, чтобы пуля ни в коем случае ее не задела, когда пройдет через голову Герхарта. Она могла бы потерять равновесие от малейшего дуновения ветра.
На счет «семь» Герхарт Пойкерт поднял руку и стер с лица слюну тыльной стороной ладони. Вопли Штиха ни к чему не привели. Чем они тише, тем лучше действовали. Когда старик ласково обнял его за плечи, он нечаянно пробудил то, чему, с точки зрения Герхарта, было сложнее всего сопротивляться.
Желание что-то почувствовать.
Без одной детальки картинка не сложится. Нет картинки — нет мыслей. Нет мыслей — нет чувств, а нет чувств — нет реакции. Всю эту цепочку запустило одно-единственное мягкое прикосновение Штиха. Ласковые руки пробудили чувства. Последней деталькой стала угроза Петре. Когда мягкость Петера Штиха ушла и с новой силой возобновились угрозы, последовала реакция.
Картинка сложилась.
На счет «девять» Герхарт резко выплюнул таблетки в лицо своему палачу — старик даже на мгновение ослеп.
Последняя, роковая ошибка.
Ошеломленный старик отступил. Андреа визжала — как будто свинью режут — и размахивала подушкой, словно ей можно кого-то убить.
Снова плюнув, Герхарт схватил старика за запястье и изо всех сил вдавил ногти в его упругую кожу.
Герхарт не обратил внимания на металлический звук, раздавшийся, когда упал пистолет, а потом было уже поздно. На мгновение наступила тишина. Андреа встала напротив Герхарта, вытянув руки. Она схватила пистолет, собираясь пустить его в ход. Глаза у Штиха горели безумием. От злости его всего трясло. По его щекам стекала белая густая масса смешанных со слюной таблеток — он этого даже не замечал.
Отвернувшись от него, Герхарт снова перевел взгляд на Андреа. Протянув к ней руку, он склонил голову набок. Ресницы склеились, рот трясся.
— Андреа, — сказал он, впервые произнеся ее имя.
Эмоции смешались, затем вновь разделились, из-за чего он то плакал, то смеялся.
— Дружочек мой! Что-то ты разволновался, — раздался за его спиной уверенный голос. По мере того как щекам Штиха возвращался цвет, он выпрямился и постепенно пришел в себя. — Смотри-ка, Герхарт, плеваться ты умеешь. Скоро ты успокоишься. Это я тебе обещаю. Отдашь мне пистолет, Андреа? — попросил он жену, протягивая руку. — Пора с этим заканчивать!
Молниеносно — могло показаться, что Андреа добровольно отдала Герхарту пистолет, — его рука вытянулась вперед и выхватила у нее оружие. Ни Андреа, ни ее муж не успели понять, что произошло. Затем Герхарт схватил ее за рукава и швырнул об стену с такой силой, что она упала — и больше не встала.
И наконец наружу прорвалась взаимная злоба. Без единого звука. Не осознавая толком, что произошло, Штих схватил Герхарта Пойкерта за горло исхудалыми, как у скелета, руками. Несмотря на годы, проведенные в апатии, Пойкерт вырвался и нанес Штиху жесткий удар в челюсть.
Больше старик сопротивляться не стал.
— Чего ты хочешь? — с трудом спросил Штих, когда Пойкерт толкнул его на стул. Было видно, что у него ныли руки, обмотанные ремнем. — Что тебе надо?
Пойкерт поднес руку к ноздре, откуда сочилась прозрачная жидкость, посмотрел на потолок, подождал, пока Штих откашляется, и успокоился сам. Штих долго его рассматривал. Когда Штих собирался заговорить, Герхарт нагнулся и поднял с пола пистолет, лежавший у него в ногах.
Герхарт вздохнул. Хоть он и пытался, с его губ не сорвалось ни слова. Он хотел попросить старика снова назвать имя. Не Арно фон дер Лейен, а то, другое. То, над которым Штих смеялся.
И оно всплыло само по себе.
Брайан Андервуд Скотт.
Встав, Герхарт вдруг ударил старика рукояткой пистолета — так, что тот покатился по полу. Затем он опять сел и попытался пересчитать гипсовые розетки на потолке. С каждой попыткой имя звучало все отчетливее. Наконец он опустил взгляд и задумался. Потом пошел на кухню и выдвинул несколько ящиков. Найдя то, что искал, он заботливо потушил за собой свет и ушел в конец прихожей. Открыв узкий шкаф, он скатал из найденной фольги большой шар.
Он скрутил предохранитель с щитка, выключил главный рубильник и снова включил, предварительно поместив комок фольги на место предохранителя.
Старик еще лежал на полу, когда Герхарт выдрал провод из патрона лампы секретера. Затем он разделил два провода — без изоляции — и вновь вставил вилку в розетку. Старик застонал, когда его опять усадили на стул. Они долго смотрели друг другу в глаза. У Штиха они были красные — как тогда в госпитале, когда он не закрывал их под душем.
Но страха в них не было.
Петер Штих внимательно посмотрел сначала на пистолет, а потом на провода, которые ему протянул Герхарт. Замотав головой, он отвернулся. Получив пару ударов в грудь, он лишился сил, необходимых для того, чтобы сопротивляться. Герхарт всучил ему в руки провода. Кожа на ладонях была нежная. Носком ботинка он дотянулся до бакелитового рубильника на стене. Раздался слабый треск. Едва старика ударило током, он выронил провод. Герхарт отключил электричество, снова впихнул провода в кулаки Штиха и повторил всю процедуру. На пятый раз старик захрипел и, потеряв сознание, повалился на пол, прерывисто дыша.
На запястьях почти не осталось следов от ремня. Герхарт Пойкерт осторожно его снял и вернул на место, на пояс старика.
За Андреа ковер так сильно задрался, что почти накрыл ее. На него упали сорванные шторы и цветы в горшках — торчали лишь ноги Андреа и ее тапочки. Когда Герхарт подтащил ее к мужу, она не издала ни звука. Затем он переплел их пальцы и уложил лицом к лицу — будто они решили отдохнуть.
В уголках рта Штиха почти высохла слюна. Открыв его рот, Герхарт просунул туда концы проводов. Затем ласково погладил руку и щеку Андреа. Посмотрев в последний раз на ее непроницаемое лицо, он включил рубильник. Едва до них дошла ударная волна, испуганная Андреа открыла глаза. В судорогах она еще крепче сжала руку мужа. Пока не появился запах горелой плоти, он стоял и смотрел на конвульсии своих мучителей. Когда упала рука Штиха, звякнула цепочка его часов. Стрелка упрямо двигалась вперед. Было ровно семь часов.
Пройдя в угол, он поправил шторы и ковер, чтобы все стало как раньше. Постояв минутку, осмотрел цветочные горшки, валявшиеся у стены. Затем смел высыпавшуюся землю под ковер и поставил горшки на подоконник. И наконец, вышел в коридор, убрал комок фольги и вернул предохранитель на место. В ту секунду, когда он снова включил рубильник, издав хлопок, сгорел предохранитель.
Когда он уселся в темной гостиной и наступила полная тишина, он заплакал. Его накрыло множеством совершенно разных впечатлений. Он настолько потерял над собой контроль, что его чуть было не парализовала реальность поступков и слов. Мысли бродили по кругу, постепенно ускоряясь, и тут зазвонил телефон.
