– Ты так говоришь, как будто меня ему отдать – дело решенное и вы с ним сговорились, – еще больше насупилась алатырница, пытаясь скрыть смятение и встрепенувшуюся в груди надежду. Неужто правда?..
– Откуда, я же не сваха! – слегка смутился княжич. – Или тебе воевода не люб? – опомнился он.
– Люб, – тихо призналась Алёна, опустив глаза. – Да и разве может быть иначе?.. – пробормотала, но тут же одернула себя: – Да ладно, довольно об этом! О чем ты поговорить хотел? Неужели о воеводе?
– Нет, это вон Остап Егорыч с панталыку сбил. Я хотел поговорить о тебе. Расскажи, откуда ты? Я же вижу, ты не просто в глуши где-то жила, что я, таких девиц не видел? А ты больше на дружинницу похожа. Обещаю, я никому не расскажу.
Алёна немного помялась, но потом все же рассказала почти правду. О жизни в станице, о молодых пластунах, с которыми училась и дружила, о друзьях с заставы. Однако и так откровенничать, как с воеводой давеча, не стала. Про службу, про янтарь – про это все смолчала, и уж тем более о кознях Вьюжина с его непонятными планами. Не хватало еще их нарушить своей болтовней! Мол, жила в станице, но вот князь позвал, рассказал об отце и его смерти, и теперь предстоит наследницей стать.
– Это несправедливо, – нахмурился Дмитрий.
– Мне тоже кажется, что лучше было выбрать другого наследника, они всяко больше к этому готовы, – согласилась алатырница.
– Да какое! Леший с ними, с наследниками! К тебе несправедливо! Он не имеет права заставлять тебя выйти замуж! Хоть он и князь, но таких вещей Матушка не одобрит!
– Так никто и не заставляет, он же просто велел присмотреться, вдруг кто по сердцу придется? – Алёна опустила взгляд. От горячего ответа княжича стало стыдно: он так искренне за нее переживал, а она его обманывала.
– И все равно, я поговорю с ним, он…
– Не надо, Мить! – так встревожилась она, что даже назвала его коротким именем. – Правда не надо, все хорошо! Времени еще довольно, глядишь, и к лучшему все обернется. Ты сам вон говорил, что воевода на меня заглядывается, так, может, он и… – Закончила и отвернулась, чувствуя, как горят от такого признания щеки.
– А ты, значит, не против воеводы? – подначил княжич.
– Не против, – буркнула тихо и поспешила заговорить о другом: – Отчего тебя это так беспокоит?
– Очень хочется помочь тебе, – ответил он. – Мне жаль, что тебя сюда притащили, а вступиться за сироту некому. Ладно у кого от рождения выбора нет, это тяжело, но можно привыкнуть, а ты…
И алатырница наконец сообразила, отчего княжич может так близко к сердцу принимать ее положение.
– Тебе не нравится здесь, да? – тихо спросила она.
– Не нравится, – легко согласился он. Но подробнее рассказывать не стал – да и то верно, зачем? – Что мы плетемся, как улитки? Ай-я! – прикрикнул он на коня, свистнул хлыст, и игреневый прянул вперед.
Уголек сорвался за ним безо всяких команд, и алатырница не стала сдерживать жеребца, наоборот, подбодрила его ногами и пригнулась ниже к шее, уклоняясь от веток.
Наверное, Дмитрий не просто так подстегнул коня именно здесь, не только из-за трудного разговора – потому что через несколько мгновений скачки лес вдруг оборвался, и всадники выскочили на узкую длинную прогалину.
Вороной летел пущенной стрелой, едва ли касаясь земли, а топот копыт катился сбоку, словно рядом кто-то стучал в барабан, – или вовсе билось в ушах сердце. Из головы вмиг выдуло все мысли до единой, и Алёна рассмеялась от счастья. Как давно она вот так не летала и как здорово, что удалось теперь! То служба, то учеба, то вот это чужое место…
Игреневый отставал, но не сильно, а к концу прогалины кони сами замедлились, сбились на рысь, а там и вовсе на широкий шаг.
Немного проехали молча, и Алёна наконец поняла, что движутся они по крутому берегу небольшой речки. Голая прогалина закончилась, но и то, что пошло дальше, сложно было назвать лесом – так, отдельные купы деревьев.
– Жаль, что ты совсем не знала Ивана Никитича, – нарушил молчание Дмитрий. – Мне кажется, вы бы поладили. Я понимаю, отчего он не стал забирать тебя к себе, но странно, почему сам не приезжал? Не хотел внимание привлекать?
– И почему не стал забирать? – озадачилась Алёна. Она тоже об этом знала, но уж очень странно прозвучали слова княжича.
– Хотел для тебя лучшей доли, чтобы ты росла не здесь, а на свободе.
Алатырница не нашлась с ответом. Прозвучало настолько глупо, что она сперва не поверила, что слышит все это от вроде бы разумного княжича. А с другой стороны – с такой убежденностью и верой в сказанное, что даже на мгновение усомнилась: вдруг и правда?
Алёна нахмурилась, рассеянно потрепала коня по влажному от пота плечу.
Она никогда не была хитроумной и прекрасно это понимала, но даже ей суждения Дмитрия казались очень наивными. С чего бы князю жалеть дочь? Ну ладно взрослую забирать из родной семьи, но младенца? Вырастил бы такую, как надо, и не горевала бы она ни о чем. Вон боярышни живут, и хорошо живут, и счастливы, и им бы в голову не приходило грезить о деревенском босоногом детстве. Неужто княжич этого не понимал?
Вспомнился совет Вьюжина, данный князю насчет сына, что того стоило бы отправить на границу, и алатырница в очередной раз подумала, что боярин – очень проницательный человек и наследника, кажется, видит насквозь.
Дмитрий ведь наверняка быстро передумает и запросится домой, оказавшись где-нибудь среди скал и болот, без привычных с детства вещей вроде горячей воды, безо всяких дров, сна вдосталь и возможности вот так, по малейшему желанию, сесть на коня и удрать куда-нибудь в поля, наплевав на обязанности. Сколько-то, наверное, на одной гордости протянет, но вряд ли из этого выйдет что-то путное. И если вскоре с умом позвать его обратно, так, чтобы гордость не задеть, вернется как миленький.
Жаль, что не понимали этого ни князь, ни княжич. Но пытаться открыть им глаза Алёна не собиралась. Это не младший брат, не случайный дурной сверстник из школы и не сосед. Князь вон и Вьюжина не слушал, а Дмитрия она своими попытками переубедить только разозлит и оттолкнет, ругаться же с ним не хотелось – и просто потому, что Алёна вообще не любила ссоры и споры, и потому, что он княжич и мало ли как поведет себя в обиде.
Вместо всего этого она поддержала более мирный разговор о своем покойном отце и с немалым удивлением выслушала обильные восторги на его счет. Княжич не просто уважал Краснова, он явно им восхищался и любил едва ли не больше, чем родного отца. Иван Никитич не только занимался производством самострелов, но и управлялся с ними лихо, получше многих служилых, и именно он учил наследника стрелять, когда тот был совсем мальчишкой. Тогда-то и возникла их привязанность, причем, вполне возможно, взаимная. Жаль, что Краснов так и не завел сына, из него бы мог получиться хороший любящий отец.
Слово за слово, настроение у обоих выправилось. Алёна рассказывала разные пограничные байки, все больше чужие, чтобы лишнего не сболтнуть, Дмитрий – о дворцовых обитателях и местных легендах.
