– А почему в ее честь назвали деревянного мальчика из сказки?
– Да скорее наоборот, сказка-то постарше будет, – опять засмеялся он. – Почему – не спрашивай, я тут сам связи не понимаю. Наверное, пошутили они так.
– Давай у озера остановимся умыться? Жарко, – предложила алатырница, и Олег с удовольствием согласился: наконец будет возможность слезть с этого четвероногого забора!
Алёна только украдкой улыбнулась его воодушевлению. А то она не заметила, что муж ерзает, как на иголках, и то и дело на шагу приподнимается, на коленях стоя! А спросишь прямо – не сознается ведь, упрямый.
Но у озера и впрямь оказалось хорошо. Олег сразу сбросил сапоги и рубашку и пошел умываться, а Алёна не удержалась, подошла к нему тихонько сзади, чтобы обнять, уткнуться лицом в широкую спину, с удовольствием зажмуриться, наслаждаясь ощущениями. Соскучилась она, очень. Седмицу целую не виделись – он по полям разъезжал, она по горам, и все встретиться не выходило.
В управление поместьем Рубцов втягивался тяжело, с руганью и угрозами. Грозился, конечно, не жене, а в ее отсутствие управляющему – дотошному, сварливому и страшно занудному мужику лет пятидесяти, присланному князем. Дело свое тот знал крепко, воеводу безо всякого почтения гонял в хвост и в гриву, буквально вбивал в него свою науку, словно в дитя неразумное. Олег понимал, что правильно делал, уважал опыт и умения наставника, но отношения у них как-то сразу не заладились, и тот год, который управляющий прожил в поместье, вспоминался сейчас с содроганием. Но зато наука пошла впрок, и за три года поместье заметно преобразилось – и земля, и дом, и ближние деревни воспрянули духом. Рубцов хотя удивлялся резкому жизненному повороту, но в роли землевладельца вполне освоился, и хозяин из него вышел, может, не самый умелый и прозорливый, но крепкий и ответственный.
Хозяйка вот только у него беспокойная оказалась, о чем регулярно ворчали деревенские старосты, но от них он только отмахивался. Пусть тоже предпочел бы, чтобы жена была рядом, но неволить ее, как и обещал с самого начала, он не собирался. И хотя разлука каждый раз давалась все труднее, но зато и встречи – радостнее.
Олег накрыл обнявшие его руки жены своими, холодными от озерной воды, а через пару мгновений уже обернулся и жадно поцеловал, а там и вовсе стащил с нее рубаху. Потом опустился на траву, потянул Алёну за собой – аккуратно, бережно, усаживая сверху. Ему-то ничего не будет, а ее по холодной мокрой траве валять – дурное. Алатырница это заметила, засмеялась тихо, радостно – не оттого, что было смешно, а просто так, от счастья, и охотно, без стеснения, поддержала этот порыв. Она вечером приехала, и хотя без малого всю ночь миловались, все одно никак насытиться не выходило.
Некоторое время спустя Алёна расслабленно лежала на груди любимого мужчины, наслаждалась медленными, успокаивающими прикосновениями и чувствовала себя совершенно счастливой.
То есть почти. Было одно, что портило ей настроение: необходимость уже совсем скоро, на рассвете следующего дня, возвращаться на заставу. И хотя тут рядом, и Олег нередко приезжал сам, но все равно за прошедшие три года такая жизнь успела надоесть. И ей, и ему тоже. Но молчал, хотя порой явно хотел высказаться, и за это Алёна была благодарна, и любила его, кажется, с каждой разлукой и каждой встречей пуще прежнего.
Не сказал он ничего даже тогда, когда ее небольшой отряд после землетрясения и обвала пропал в горах. Олег тогда словно почуял что, явился на заставу без какой-либо причины, а когда ясно стало, что произошло, именно он их и нашел, одного убитым, двоих, включая Алёну, ранеными. Нашел и тропу к ним сам сделал, потому что не подобраться было. И потом только глянул дико да сжал жену в объятиях так, что едва ребра не переломал. Командир заставы диву давался и никак поверить не мог, что воевода заставу не разнес за то, что чернявую его не уберегли.
В тот раз Алёне стало перед ним нестерпимо стыдно. Особенно потому, что не ругался, не требовал ничего и все понял. Ее дальнейшую, после окончания обязательного срока, службу они никогда не обсуждали – кажется, Олег просто боялся обидеть и давить не хотел, – но именно тогда алатырница твердо решила, что на заставе не задержится. И с тех пор только укрепилась в этом решении.
Два месяца с небольшим осталось подождать, и тогда уж они не расстанутся. А позже, как в полях урожай соберут, можно будет наконец к деду выбраться. Письмовная шкатулка есть, и новости все алатырница знала, но это все равно не то. И даже, может, до Китежа добраться. Во дворце делать нечего, а вот Ульяну с ее мужем Алёна бы с удовольствием проведала, та давно звала.
Вышла замуж боярышня недавно, меньше года назад, и, к удивлению Алёны, за знакомого ей княжичева дружка – Владислава Турова, соседа своего. Оказалось, тот давно на Ульяну с интересом поглядывал, а потом, после ее отъезда, дослужил положенный срок и отправился следом. Боярышня, тосковавшая о великом князе, поначалу с радостью встретила старого знакомца как способ отвлечься. А тот показал себя настойчивым и терпеливым и помаленьку, полегоньку, не нахрапом, а долгой старательной осадой, но своего добился.
Как писала Ульяна, она и сама не заметила, как так вышло, что знакомый молчаливый парень потихоньку стал своим, родным, любимым. Зато Алёна очень хорошо это все видела по письмам, в которых поначалу то и дело мелькал великий князь и мысли подруги о нем, но постепенно его становилось все меньше, пока вовсе не пропал, уступив место Владу, который и то, и это, и с братьями подружился, и матушка при нем всегда улыбалась и в Навь ушла счастливой, без малого через месяц после свадьбы. Но писать об этом алатырница не стала, только порадовалась за подругу, которая переболела первой любовью и нашла свое счастье совсем рядом. И не странно, что семейство Вяткиных оказалось на стороне соседа и с легкостью благословляло все их встречи и прогулки. Надо думать, они вздохнули с облегчением, когда любимая дочка и сестра забыла свою тоску и у молодых все так удачно сладилось.
Хотелось Алёне и на переменившегося, повзрослевшего княжича Дмитрия поглядеть. О том дед порой писал, и она знала, что пластуна хорошего из наследника не вышло, но без малого два года княжич отслужил честно. Поначалу ему везло, обходилось без серьезных трудностей, но везло до поры. Нарвался их отряд на болотников с сильным колдуном во главе. Дмитрий получил возможность показать себя, и показал, кроме шуток, достойно, геройски даже, вот только совсем не возражал, когда отец под предлогом лечения вернул его назад. На ноги княжича поставили, но он по сей день, говорили, хромал. Зато за ум взялся крепко. Повзрослел.
Впрочем, ей и на великого князя с княгиней было любопытно глянуть. Впрямую не спросишь ни у кого, перестал ли он по бабам бегать, неловко, да и не верилось в такой исход. Но однако же не просто так у него два года назад третий сын родился. Алексеем назвали, по всему Белогорью праздник был.
– Скорей бы осень, – тихо пробормотала Алёна, бездумно очерчивая кончиками пальцев белую вязь шрамов на боку мужа. Откуда они взялись, она теперь знала. Одного только не понимала, для чего Озерица их оставила? На память, что ли?
