Я тянула и тянула за волосы, а случайный родитель тихонько охал и подвывал, не оставляя попыток разжать мои пальцы.
— Ненормальная идиотка! — бубнил он. — А кровь моя, кривошеевская, дурная.
Пальцы сами по себе разжались.
Я упала на землю перед немного потрепанным говнюком — королем викингов, и заорала, как бешеная:
— Нет, не твоя! Не твоя кровь! Я никогда не буду такой, как ты…. Безответственной и жестокой! Никогда, слышишь, никогда!!
Папенька лишь равнодушно пожал плечами, ему было плевать.
— У меня ни фамилии, ни отчества твоего нет! Я, как и мама, Михайловна. Я не буду такой жестокой. Не буду!.. Не буду! Я не Кривошеева, а Свищева!
Друзьям-байкерам стало неловко от моей истерики. А молодая девчушка, которую клеил козел-папа, обняла меня за плечи и успокаивающе зашептала: «Тише, тише, девочка, успокойся». Злая ведьма оказалась намного добрее предводителя викингов.
Впрочем, Павел Кривошеев недолго наблюдал за моей истерикой, хмыкнул, развернулся и пошел в бар… Удивительно убийственное равнодушие.
Щеки горели, в грудь продолжали и продолжали лететь холодные стрелы человеческой жестокости. Оттолкнула успокаивающе гладящие меня девичьи руки. Я с пеленок, кажется, ненавидела жалость. Лучше любые другие чувства, чем унизительная жалость. Вскочила и пустилась наутек от места обитания гнилых королевичей.
У меня случилось какое-то временное помутнение рассудка, жесткий психический припадок, когда я действовала и мыслила не совсем адекватно. Не предупредив маму, я сама добралась до дачи Ковалевых, незаметно проскользнула за забор, и бегом на край участка, где росла здоровенная высокая-превысокая липа. Стала карабкаться вверх. Нет, никаких мыслей о самоубийстве у меня не было. Просто почему-то в тот момент покорение липы казалось для меня символической чертой, за которой я освобожусь не только от страха высоты, но и от боли, которая горела внутри.
* * *
Мистер Совершенство
Сколько лет мне было тогда?! 17… да, точно, 18-й год шел, я учился в одиннадцатом классе и, желая получить очень высокие балы по ЕГЭ, усиленно готовился к экзаменам. Врожденный выпендрежник во мне хотел всегда и во всем быть лучшим. Правда, лучшим пловцом стать не удалось, хотя подавал некоторые надежды, но тут я был солидарен с папой и считал, что самая важная мышца в человеческом организме — это мозг, поэтому именно на ее развитие в последних классах школы бросил все свои усилия. Еще с пятницы, чтобы меня никто не отвлекал, свалил на нашу семейную дачу. Родители с Рыжей должны были приехать на следующий день, она по субботам занималась танцами, училась красиво двигать своими жердями-конечностями. Хотя это мало помогало, Инна оставалась все такой же нескладной, неуклюжей и несуразной. Сплошные «не» в эпитетах.
Так вот, я сидел в тишине на даче и, как полагается хорошему мальчику, которому очень хотелось поступить на бюджет в Бауманку, усиленно зубрил. От учебы меня оторвали причитания бабушки Тони:
— Господи, ты посмотри, куда она залезла?! Вот же ненормальная! Инна, ты что там делаешь?!
Инна?! Отец говорил, что они приедут только к вечеру. Как она могла тут очутиться?!
— Господи, что будет?! Инна, слезай! У меня сейчас сердце разорвется… Там высота метров двадцать. И дед, как назло, в магазин ушел. Дима, Дима-а-а!! — уже громче закричала бабушка, зовя меня на помощь.
Что опять натворила бесноватая сестренка? Оторвался от нудных учебников и выбежал во двор. Бабушка была в углу участка, где стояла наша гордость — большая раскидистая, почти вековая, липа. На самом ее верху, уцепившись руками за тонкий ствол, висела бледная рыжая лягушка —безбашенная, млять, сводная сестренка. По хребту пробежал холодок, мне даже смотреть на эту высоту было страшно. Как она умудрилась туда вскарабкаться!
— Дима, Димочка! — обрадовалась бабушка Тоня, моему появлению. — Смотри, куда Инна залезла. Убьется ведь… Что мы Наташе скажем?!
— Инна, слезай! — начал командовать я.
«Любимая» сумасшедшая сестренка только лишь протяжно жалобно всхлипнула.
— Лягушонок, слезай! — добавил в голос суровости.
— Н-не могу, кажется, я б-боюсь высоты.
Кажется ей, видите ли.
— Ну, хоть заговорила, мне она вообще ничего не отвечала, только плакала.
— Так какого хрена туда забралась, если высоты боишься?!
— Дима, не ругайся! — тут же сделала замечание бабушка Тоня.
— Бабуль, прости, это от стресса… Инна, быстро слезла!
И снова жалобное всхлипывание. Впрочем, разжалобить меня не получилось, наоборот, я еще больше разозлился. Что за создание такое ненормальное?! Даже в досаде дерево пнул. А потом схватился за первую от земли ветку, подтянулся, подбрасывая ноги на ее ствол.
— Дима, пожалуйста, ты еще туда не лезь, а то вдвоем убьетесь, — причитала бабушка.
Но я не слушал, поднялся еще на одну ветку вверх.
— Давай я сейчас папе позвоню, или МЧС вызову!
— Ба, подожди секундочку!
— Господи боже, да что же это такое, что за дьявол сидит в этой девчонке!
— Это от Кривошеевых, — угрюмо сказала рыжая дурында с высоты почти птичьего полета, и снова всхлипнула.
— Каких таких Кривошеевых?! Господи, да что же делать-то?! — продолжала нервничать бабушка.
А я медленно, но верно пробирался дальше, уже почти до середины липы долез.
— М-моего настоящего отца. Точнее не настоящего, б-биологического, — так называемая сестренка опять всхлипнула. — Мне от него шевелюра досталась, губы-вареники и ненормальность.
— Отлично, что ты осознаешь свои недостатки, — даже сейчас не смог удержаться от иронии. Потравить «любимую» сестренку — это святое.
— Плохо, что ты ни в зуб ногой про свои, — тут же прилетело от Лягушонка, даже страх высоты позабыла.
— У меня нет недостатков. Я ведь, как ты там меня называешь, Мистер Совершенство.
— Нет, ты Мистер Я Не Понимаю Сарказма, а еще Сэр Зазнайка.
— Господи, нашли, где препираться! — возмутилась бабушка Тоня. — Что мне делать с этими детьми?! Пойду все-таки отцу позвоню!
Бабушка пошла в дом за телефоном, оставив меня наедине с ненормальной сводной бестолочью.
— Ты даже знаешь, что такое сарказм.
— Я много читаю, — ответила Инна.
— Но не то, что нужно. Вижу, страх высоты уже прошел, и к тебе вернулась твоя прежняя язвительность.
— А твое занудство тебе никогда и не покидало.
Ее хлебом ни корми, дай с кем-нибудь попрепираться. Причем, переговорить Лягушонка невозможно, последнее слово непременно за ней должно остаться. Но истерить, реветь рыжая перестала, что, безусловно, радовало, кажется, наша перепалка ее немного отвлекла. Может, удастся и без МЧС-ников обойтись, главное, что прошла вызванная страхом высоты паника. За нашим едким разговором я тоже довольно высоко забрался, посмотрел вниз и голова закружилась. Высота, вообще экстрим, это не по моей части, никогда с ними не дружил, а Инна выше меня метров на пять. Высоко залетела ненормальная рыжая лягушка. Попытался сосчитать до десяти, и успокоиться. А то повиснем здесь вдвоем, и тогда точно придется вызывать МЧС.
