Еще ударил, хотя на этот раз больше стулу досталось, чем ненормальной сводной сестренке. Чтобы ей не прилетело ремня, она изогнулась какой-то немыслимой буквой «зю». Гибкая, зараза.
— Откуда мне было знать, что ты хочешь со мной поболтать?
От следующего удара ее даже стул на спас, Инна взвизгнула, молниеносно схватила чашку со стола.
— Мистер Совершенство, тебе нужно немножечко остыть, — и выплеснула на меня горячий чай.
Слава богу, хоть не кипяток. Еще плеснула бензинчика в костер моей и без того бушующей до небес злости…
— Остыть! — раненым медведем взревел я. — Ты на меня горячий чай вылила!
Со всей силы полоснул ремнем, но Инна, точно мечом, защитилась от моей ярости стулом.
— Прости, если ты меня пропустишь к раковине, могу еще холодненькой добавить.
Зараза такая, уже почти восхищенно отметил я. К злости добавился смех, невероятное, ранее неизведанное сочетание… Больше никогда ни одна девушка не вызывала во мне одновременно плохо контролируемую ярость и неудержимый смех. Не сдержался, невольно улыбнулся, смех подействовал как огнетушитель при пожаре.
Воспользовавшись моментом, Инна попыталась проскользнуть мимо меня, убежать из кухни, подальше от зажатого в моей руке ремня. Но не успела, я не позволил, реакция у меня всегда была отменной, дернул ее за руку, впечатывая в себя, потом опять перегнул в пояснице, прислоняя щекой к кухонному столу, и без всякой жалости опустил ремень на тощий зад… Я еще не закончил воспитательные мероприятия, да и злость полностью не потухла, уж слишком была велика площадь возгорания.
— Пусти! — зло рычала Инна, но не ревела и не просила прощения. Конечно, мы гордые цацы.
— Лучше не сопротивляйся, я голодный, благодаря тебе не успел поужинать, и злющий, как черт. Какого хрена ты с этим Лешим куда-то поперлась?! Ты хоть понимаешь глупой своей башкой, чем это могло закончиться?! Никогда никуда больше не ходи с пьяными парнями, они не всегда контролируют свое поведение.
— Я умею себя защищать! — отстаивала свою самостоятельность Лягушонок.
— Иногда силы бывают не равны, как сейчас, например, — и, удерживая ее тело в заданном позорном положении, не сдерживая свою мощь, полоснул по заднице.
— Не смей больше ни с кем до совершеннолетия целоваться! И после совершеннолетия тоже не смей!
— Пусти!! — бесновалась Рыжая, пытаясь вырваться.
— Слушайся родителей, веди себя прилично! — еще ударил, на этот раз более милостиво. — Чтобы после 12 всегда дома была. Не веди себя, как твой непутевый отец!
Инна замолкла, затихла, но так и не заплакала, нет, зло сопела и сверкала сейчас яркими как у кошки глазами. Красивая, вдруг ошеломленно понял я. Перестал бить... Волна злости схлынула, и я начал обращать внимание на те вещи, которые раньше закрывала красная пелена ярости. Меня вдруг ужасно стали смущать ее длинные стройные ноги, и я заметил, что футболка задралась, открывая вид на девичью оттопыренную, всю в красных полосах попку, на которой были одеты довольно простенькие, но все равно обжигающие глаза желтенькие трикотажные трусики.
Устыдился, засмущался, поспешил отвести взгляд, отбросил ремень, словно он раскалённый, и стремительно вышел из кухни.
В коридоре наконец разулся, позвонил Тухлому, чтобы он больше не переживал за рыжую бестию. А потом направился в ванну смыть с себя весь этот тяжелый непонятный день, в котором в тугой клубок, не дающий нормально дышать, переплелись волнение, злость, смех и неожиданные реакции организма.
Когда вышел из ванны, в квартире вкусно пахло яичницей, рот сразу же наполнился слюной, желудок требовательно заурчал, а кишки слиплись. Но я из вредности пошел не на кухню, а к себе в спальню. Говорят, голодание полезно, и некоторые вредные зубоскалки, помнится, утверждали давеча, что я склонен к полноте. Вот и похудею как раз. Выключил свет, лег в кровать и попытался заснуть. Получалось так себе, голодное урчание желудка трудно спутать с колыбельной песенкой.
В дверь тихонечко поскребли:
— Дим, ты спишь?!
— Сплю.
— А кто тогда разговаривает? — не отставала Рыжая.
— Автоответчик…
— Дим, иди поешь, я яичницу приготовила… Как ты любишь, хорошо прожаренную с двух сторон.
Какая заботливая сестренка, мать твою.
— Мне хватило сегодняшнего горячего чая в лицо. Очень вкусно.
За дверью надолго замолчали, но Инна не ушла, я почему-то всей кожей чувствовал ее присутствие.
— Дим, прости меня, пожалуйста. Сегодня на вечеринке весь наш класс собрался, я не могла пропустить… И мне захотелось немного удивить одноклассников. Потом этот Леший нарисовался, он такой красивый, темноволосый, высокий, широкоплечий…
Жаль, я не успел ему по роже настучать.
— Немного похожий на… — замолкла, грустно вздохнула. — Я просто так с ним начала флиртовать, чтобы Макееву позлить. Ну, девочку, с которой мы дрались в школе, помнишь, ты нас разнимал. Она давно к нему неровно дышит. Потом мне любопытно стало, я никогда не целовалась до этого. А когда Леший в штаны мои начал лезть, поцарапала его, убежала, но в темноте где-то телефон уронила. Хотела вернуться, поискать, только, если честно, побоялась.
Ну, надо же, моя безбашенная сестренка умеет бояться.
— А почему не вернулась в квартиру, где гулянка была?!
Лягушонок снова замолкла, что-то было странное в ее молчании... Неужели душевная трагедия?
— Потому что твой дружок Колька зажимался с Лизкой на вечеринке? — высказал я предположение.
— Нет, совершенно не поэтому, — слишком поспешно запротестовала Рыжая, — просто мне там разонравилось, домой захотелось. Прости, Сэр Бесподобный, я не хотела тебя пугать. В свое оправдание хочу сказать, что, когда я вернулась домой, отправила тебе и Нику сообщения на электронную почту. Но вы их, видимо, не прочитали.
Точно, почему-то я не догадался просмотреть почту и социальные сети… Лишь на телефон, как ненормальный, названивал. Вот я идиот.
— Ну что, мир, дружба, жвачка?! — раздался заискивающий девичий голос из-под двери.
— Нет, ремень, чай, яичница.
Инна возмущенно засопела.
— Давай без ремня обойдемся, — ну просто девочка-паинька.
Улыбнулся, какая же она забавная, дурында рыжая.
— Давай… Знаешь, Лягушонок, а ты все-таки научилась извиняться.
— Тебе бы тоже не помешало научиться такому ценному умению, — тут же ответила Инна. — Мне, между прочим, больно было! Очень! До сих пор больно.
— И не подумаю извиняться, заслужила…
Лягушонок тяжко вздохнула, словно смиряясь со своей тяжелой участью.
— Пошли есть яичницу, Сэр Грозный Инквизитор.
