Пролог
Снова он. Этот жуткий бритоголовый тип на сверкающей иномарке. Кого он высматривает у нашего разбитого барака? Долго его не было. Очень долго. И вот опять! Третью неделю дежурит. Какой-то ненормальный!
Почему я каждый раз на него натыкаюсь?
Он пугает буквально до дрожи. Вот и сейчас по спине озноб сползает, пока я стараюсь как можно скорее скрыться за хлипкой дверью подъезда.
Только бы следом не пошел! У нас убивать будут — никто не высунется, чтобы помочь.
Господи…
Так несусь по расшатанной деревянной лестнице, грохот на весь дом стоит. В квартиру влетаю, тяжело и шумно дыша. Прислонившись спиной к двери, прикрываю глаза и пытаюсь вернуть сердце к нормальному режиму работы.
— Барби, ты?
— Да!
Отлепившись от потертого, дерущего голые плечи дерматина, скидываю балетки.
— В зал проходи!
Куда еще я могу войти, двигаясь непосредственно из прихожей? Не в кухню же! Туалет, судя по положению выключателя, как всегда, дед оккупировал. После него туда еще пару часов не навернуться.
Зал — очень громкое название комнаты, которая в нашей двушке на самом деле проходная. В свою спаленку я могу попасть только через нее.
Раздвигая яркую затрапезную занавеску, ступаю вглубь квартиры и столбенею при виде гостя. Высокий широкоплечий мужчина в белоснежной рубашке неторопливо оборачивается на произведенный мной шум, и я, все еще пребывая в полной растерянности, поднимаю взгляд к его лицу.
Дальше все происходит как в чумной латиноамериканской теленовелле, которые так любила смотреть бабуля — обороты вселенной замедляются, воздух между нами трещит и, вибрируя, дает сбои всем остальным процессам.
— Ты же помнишь Андрея Николаевича?
Я помню Андрея. То, что он Николаевич, прошло мимо. И это неудивительно, ведь в нашем доме никто друг друга подобным образом не величает.
— Нет, — зачем-то вру я.
— Андрей? Рейнер? Семьдесят девятая квартира? Ну? — взывает к моей памяти мачеха.
Пожимаю плечами и заливаюсь горячим румянцем, когда на эти броски в сознании возникают картинки, как этот мужчина, тогда еще взрослый парень, спас меня, десятилетнюю, от собак, а пару лет спустя с такой же легкостью избавил от настырного внимания со стороны группы подростков.
Смотрю на него и начинаю дико нервничать.
Воспоминания о нем отчего-то крайне волнующие. Рейнер никогда со мной не разговаривал, но я очень часто ловила на себе его взгляды. Иной раз он мне подмигивал. А однажды, кто-то из его дружков, когда я поздно возвращалась со школьной репетиции, выкрикнул: «Не вздумай, Шима! Это девчонка Рейнера».
Я же его откровенно побаивалась. Потому что репутация у него дурная была. Бабушка всегда остерегала: «наркоман, уголовник, бандит»… Сейчас всего не вспомнить. Кажется, слишком много времени прошло. Соизмеримо с моими девятнадцатью годами жизни — очень-очень много.
— Не помнишь? Ну, пять лет, как-никак… — подсказывает тетя Люда.
Да, наверное, пять. Об Андрее и так ходили жуткие слухи, а потом, когда он исчез, стали поговаривать, что «закрыли» его. Вот после этого я и слышала «девчонка Рейнера». А теперь…
— Андрей Николаевич сейчас важный человек в городе, — с заискивающей ухмылочкой оповещает мачеха.
Да я и сама вижу, что не на заводе, как отец, вкалывает. Высшим классом от него, вкупе с дорогущим парфюмом, так и несет. Как и опасностью. Не могу объяснить, что именно меня в нем настораживает. В богатстве нет ничего криминального. А вот в самом Рейнере…
Захлебываюсь очередным вдохом и срываюсь на слишком частое дыхание.
Не могу выдержать мужской взгляд. Малодушно отвожу свой в сторону. К сожалению, это слабо сбавляет застывшее вокруг нас напряжение. Насыщенный горьковато-терпкий парфюмом заполняет все пространство нашей убогой квартирки, забивает легкие и действует внутри меня, как аллерген.
Зачем он продолжает смотреть?! Разве не в курсе, что столь пристальное внимание — неприлично?!
Наивно радуюсь, когда тетя Люда, расшаркавшись перед гостем, увлекает меня на кухню, якобы, чтобы приготовить чай.
— Знаешь, зачем он здесь? — шепотом выдыхает мне в лицо мачеха, обдавая чуть заметными парами вчерашнего перегара.
— Откуда мне это знать? — безуспешно дергаю руку, в которую она вцепилась, будто клещами.
— Он приехал за тобой!
— Что за вздор?
— Поедешь с ним. И не выпучивай мне тут глаза! Ничего ужасного он с тобой не сделает. Я тебя столько лет кормила, пора и честь знать! В стране кризис, отцу жалкие копейки платят, а Рейнер такую сумму предложил… — я буквально цепенею от ужаса и могу лишь беспомощно глотать колкий воздух, глядя в горящие алчным безумием глаза мачехи. — Полгода потерпишь. Переживешь! Ничего тебе не будет. Зато отца прооперируем, ремонт сделаем… Да что там ремонт! Мы новую квартиру купим в нормальном районе…
— Теть Люд, вы что… Вы что… — голосовые связки никак не желают включаться в работу.
— Отцу ничего не говори. Ему волноваться нельзя, помнишь, да?
— Теть Люд… Теть Люд…
— Ну, что ты заладила мямлить? Будто я тебя Ворханову отдаю. А он, между прочим, тоже интересовался… — при упоминании последнего, меня от омерзения натуральным образом колотить начинает. — Давай, иди, собирай вещи. Не будешь дурой, еще и на институт себе выторгуешь, — добивает мачеха, растирая мою больную кровоточащую мозоль. — Умом не получается, красотой бери! Смазливая же, как кукла… Все при тебе, Барби, — из ее уст это никогда не звучало комплиментом. — Слышишь меня?
— Слышу.
Папа всегда тихо в квартиру входит, но сейчас, кажется, что входная дверь грохочет, как воротца в железной клетке.
— Отец! Быстро давай, мордаху поживописнее. И не вздумай стоять на своем беспамятстве! Помню, с детства люблю, год тайно на свиданки бегаю… — сердитым шепотом оперативно подсказывает мачеха, пока я, глотая слезы, пытаюсь вернуть себе самообладание. По общему настрою подобный инструктаж ничем не нов, только раньше он не включал посторонних. — Уйми этот рев! Быстро! Не дай Бог, Степан что-то заподозрит… Не дай Бог! Я тебя… — напоследок трясет перед моим лицом мясистым указательным пальцем. И меняя голос с придушенно-злого шипения на слащаво-ядовитую перепевку, зовет отца: — Степа, мы в кухне! Иди скорее сюда. Новости — умереть не встать!
1
Барби
Шесть месяцев… Ровно столько я пробуду рядом с Рейнером. Таков срок заключенного договора. Два дня спустя это все еще кажется немыслимым.
