— Одевайся пока. Я быстро.
Он действительно справляется за каких-то пять минут. Я на платье молнию застегнуть не успеваю. Хотела дотянуть хоть до лопаток и, если с другой стороны, извернувшись, не получится, попросить помощи. А тут вообще… Стою с голой спиной и кружевной кромкой трусов сверкаю. Бюстгальтер не предусмотрен, потому как чашки вшиты в лиф.
Чувствую себя голой и ожидаемо начинаю волноваться.
— Поможешь? — шепчу едва слышно. — Пожалуйста…
Андрей подходит. Но, прежде чем взяться за собачку, ведет костяшками по моему позвоночнику. Кожу тотчас стягивает мурашками. Из груди вырывается громкий вздох.
— Ты такая светлокожая, — как будто задумавшись, говорит он неторопливо и тихо. — Как мне тебя называть, если не Барби?
— По имени, — сипло подсказываю я. — Мне нравится, когда ты говоришь… Наташа или Тата.
— Нравится? — должно быть, он склоняет голову, так как в плечи ударяет горячее дыхание. — Тебе, правда, нравится?
— Да, — чтобы выдохнуть одно это короткое слово, приходится приложить усилия.
Андрей склоняется еще ниже и касается губами плеча. И от этой, казалось бы, простой ласки, сквозь меня будто ток проходит. С губ слетает странный дрожащий звук. Дыхание обрывается.
Замираю, гадая, пойдет ли он дальше? Если да, что делать? А если нет, как справляться?
Мужчина позади меня шумно и тяжело выдыхает. Вновь прямо по коже мне огненные стрелы пускает. Они ранят, проникают внутрь и разгоняют кровь до температуры кипения.
Хочу ли я, чтобы он продолжил? Хочу ли, чтобы коснулся по-настоящему?
— Нужно идти, — произносит Рейнер. Слышу, как его голос ломает напряжение. И все же он отстраняется и осторожно застегивает молнию. — День сложный был. Надо заканчивать.
За ужином большую часть времени говорит одна Юля. Вот уж неугомонный живчик! Почти девять часов полета, продолжительная суета в аэропорту, а она такая же свежая и энергичная.
Ставницеры, закончив с едой, сразу же поднимаются в номер. А мы с Саульскими остаемся и заказываем еще бутылку вина. Знаю, что налегать не стоит, но эмоции настолько измотали меня. Не выдерживаю больше этого накала. Еще и Саульские… Они меня бесконечно смущают! Либо я додумываю, либо они и правда смотрят друг на друга неприлично. А уж когда прикасаются, вообще до дрожи доводят.
Правильнее было бы отвернуться, но не наблюдать за ними невозможно.
— М-м, Саульский, мы ведь сегодня совсем одни будем, — шепчет, словно мурлычет, Юля. Закусывая губу, подмигивает мужу и так заразительно улыбается, что и я, красная как маков цвет, следом растягиваю губы. — Давно такого не случалось, чтобы мы без детей оставались.
Рома, в отличие от нее, кажется совершенно невозмутимым и слишком серьезным. Но во взгляде что-то такое горит… Он ее словно сожрать готов. Вместо десерта.
— Точно. Давно.
Смотрю на них и осознаю, что в груди очень странное, несвойственное моему характеру, чувство копошится.
Я завидую их отношениям. Тому, что Юля так открыто улыбается мужу и без всякого стеснения выказывает свою любовь. Тому, что Саульский на нее смотрит, словно она единственная женщина во всей вселенной. Тому, что они настоящая пара.
Прежде чем понимаю, что и зачем делаю, поворачиваюсь к Андрею. И замечаю, что он за мной наблюдает. Не знаю, из-за этого щеки жаром заливает или все же из-за вина…
Ой, да кого я обманываю?! У меня ведь и без вина всегда такая реакция. Признавать тяжело. Но нужно оставаться честной, хотя бы с собой.
Наверное, крепких напитков мне уже достаточно… Еще этот бокал…
— Что? — не сдержавшись, тихо выдыхаю Андрею.
Он не отвечает.
Благо от еще большего смущения меня спасает Юля.
— Кстати, Наташа, после Москвы приглашаем вас с Андреем в гости. Хочу познакомить с детьми. Да и вообще, обещаю классную культурную программу! У нас всегда весело и шумно.
Ну как ей можно не улыбаться?
Улыбаюсь.
— А сколько у вас деток?
— Двое. Сын и дочка. Богдан и Ангелина, — хвастается Саульская. — Они красивые, как Рома, и крутые, как я. Ну, или наоборот.
Очевидно, что на любимого конька уселась.
Я уже смеюсь. Тихо и немножко сдавленно, но для меня такая эмоция в незнакомой компании уже прорыв.
— Маленькие?
— Уже немаленькие. Богдану одиннадцать, Ангелине шесть. А вообще, у меня помимо Роминых деток отдельно еще свои есть! — я невольно переключаю внимание на Саульского. Жду его реакцию на такую провокацию. Он лишь брови приподнимает и улыбается. — Под моим руководством школа и детский сад. Я очень люблю детей! Наших и моих. Потому что для меня чужих не бывает. Вот правда! Правда, Ром? — он кивает, конечно. Юля именно этого и ждет, вставить какую-то реплику возможности не дает. — Приходи к нам в школу. Хочу, чтобы ты все сама увидела. У нас очень круто!
— Мать… Уймись, мурка, — тормозит ее Рома, растирая ладонью лоб. — Не смущай девчонку. Она к тебе не готова.
— Нет! — на эмоциях сама вдруг голос повышаю. — Мне очень интересно. Продолжайте!
Они смеются. Не знаю, как это происходит, но и я за ними. И даже Андрей хмыкает и усмехается.
— Уф, Саульский, вообще-то, не смей меня прилюдно отчитывать, — беззлобно негодует Юля, когда веселье стихает.
— Если посчитаю нужным, буду отчитывать.
— Ладно, — тянет нараспев. — Позже вернемся к этому разговору. Напомни.
— Обязательно.
— А ты, Наташ, правда, приходи. А еще лучше, рожайте деток, я их тоже к себе возьму.
Шоковая вспышка такая сильная, что я неуклюже клацаю зубами по стеклу и проливаю на себя вино.
Господи, да я чуть под стол от такого поворота не сваливаюсь!
— Спасибо, — нервно промокаю салфеткой расползающееся на светлом платье пятно. — У нас… — второй рукой неосознанно начинаю обмахивать лицо. — Мы с Андреем… — встречаю пристальное внимание со стороны Рейнера. — Мы пока ничего такого не планируем. Но… Спасибо, правда! — голос от волнения аж звенит.
— Надо планировать. Сразу жениться, — внезапно выразительно строго заключает Саульский. — Нечего ерундой страдать. Тут либо да. Либо нет. Сразу понятно, — так уверенно продвигает, как будто единственно верную философию жизни.
А я стопорюсь на нем стремительно увлажняющимися глазами и думаю, что нечто подобное должен был сказать мой отец.
— У нас пока непонятно, — все, что могу возразить.
— Главное, глупости не творите. Если душами повязаны, на эмоциях словами и делом не рубайте. Все равно хрен разрубите, а шрамы останутся.
После выступления Саульского разговор за столом не клеится. Андрей еще сильнее хмурится. Юля молча допивает вино. А я малодушно стопорю внутреннюю работу, не давая мозгу пахать на полную. Слишком много информации, мыслей и эмоций подкинул сегодняшний день. Боюсь, когда включатся лопасти сознания, все это разнесет меня на ошметки.
