От этой запредельной наглости во мне настоящая злость взмывает.
— Десять лет назад? Это когда я вообще не поехала? — припоминаю, повышая на эмоциях голос. — Просидела с бабушкой на даче.
— Это упрек, что ли? — мачеха негодующе щурится. — Ты же вся зеленая после ветрянки ходила.
В девять лет ветрянкой болеть я никак не могла. Потому как эта хворь со мной случилась еще до школы.
Ладно, к черту!
Напоминаю себе, что мне плевать, и отвечаю уже спокойно:
— Нет. Отчего же. Просто вы тоже… Не наглейте, тетя Люда, — заканчиваю и едва не смеюсь, когда ее лицо вытягивается в изумлении. — Спасибо за чай! По поводу работы сообщу по телефону.
— Может, отца хоть дождешься…
— Нет. Мне уже пора. Позвоню завтра.
С папой встречаюсь у подъезда.
— Уже уходишь? Так быстро?
— Да, Андрей просил не задерживаться до темноты.
— Ну, хорошо. Ты это, дочь… — провожая меня до машины, нервно перекладывает пакет с продуктами из руки в руку. — Все у тебя нормально?
Знаю ведь, на какой ответ папа настроен.
— Нормально, — оправдываю его ожидания и, ныряя в салон, коротко машу рукой. — Доброй ночи, пап.
— Доброй ночи, дочь.
Дома… точнее, в доме Рейнера, мне едва ли не впервые приходится ужинать в одиночестве. Суп и рыбная запеканка очень вкусные, но аппетита почему-то не вызывают.
— Спасибо, Ася. Можешь убирать со стола.
Как ни уговариваю себя, с того самого вечера, как узнала об их с Андреем связи, голос сталью режет, когда к ней обращаюсь.
После ужина остаюсь в гостиной. Не хочу подниматься наверх одна. Есть что почитать и подучить, но интереса и мотивации не хватает. Встреча с родней, как ни старалась, все силы выкачала. Осадок остался, копошится в глубинах души.
— Тата… Тат… — голос Андрея, словно издали доносится. Я распахиваю глаза и осознаю, что не заметила, когда уснула.
— Мм-м… Привет.
— Почему так поздно здесь?
— Да так… Фильм интересный. Хочу досмотреть.
Не признаюсь, что ждала его.
— Досмотрела?
Рейнер, очевидно, тоже без настроения. Хмурится больше обычного. Смотрит устало, никаких особых эмоций не выражая. Точнее, чувствуется в нем какая-то выразительная жесткость.
Почему?
— Нет. Проспала… — он ведет рукой по лицу и тяжело вздыхает. А я вдруг думаю, что хочу его обнять. После общения с родней мне это всегда необходимо. — Отнеси меня наверх, Андрей, — взгляд его удивленный выдерживаю. Не закрываюсь. Скольжу рукой в ладонь. Переплетаю пальцы. Он опускает взгляд, некоторое время просто смотрит на то, как сочетается его смуглая и моя светлая кожа. Снова к моему лицу взор возвращает. — Я соскучилась. Жду тебя тут… Жду… А ты так долго… Почему ты так долго?
Рейнер не отвечает. И мне договорить не дает. Сгребает в охапку. К груди прижимает и молча несет в спальню.
23
Мы снова едем в лесной домик. На этот раз рано утром, сразу после завтрака. Андрей просто ставит перед фактом, что мы проведем там выходные, и просит собрать необходимые вещи.
Глядя на погоду за окном, из дома выходить не хочется. Не то что переться в злосчастный лес. Всю дорогу молчу, бесцельно наблюдая за моросящим снаружи дождем. Дворники автомобиля работают практически безостановочно. Салон сохраняет изолированную тишину, но судя по тому, как ветки разлогих деревьев земли касаются, ветер разгулялся не на шутку.
Не считаю себя метеозависимой и слишком впечатлительной относительно внешних природных факторов, но сегодня отчего-то такая погода даже меня удручает. Настолько, что не решаюсь заговорить о просьбах мачехи, хотя планировала обсудить это с утра.
— Голодна? — спрашивает Рейнер, когда мы, продрогшие от дождя и ветра, входим, наконец, в домик.
В помещении не теплее, чем на улице. Сама себя не узнаю, но факт остается фактом: я капризно морщусь и обхватываю себя руками.
— Нет, не голодна.
Хотя за завтраком почти ничего не съела, на обед пока не настроена.
— Тогда отнесу в спальню вещи и займусь камином, — оглядывает меня сверху вниз внимательным взглядом. — Потерпи, хорошо?
Киваю и, как ни сопротивляюсь реакциям безостановочно дающего сбои организма, отчаянно краснею. За все сразу стыдно становится. И за свои капризы и за непреодолимую восприимчивость к Андрею, и за воспоминания… Не могу не воспроизводить то, что произошло в нашу прошлую поездку.
Рейнер относит сумки в спальню и, накидывая куртку, выходит на улицу. А я все мнусь посреди гостиной, не зная, чем себя занять.
Странно, но по каким-то причинам сейчас мне еще сложнее быть рядом с Андреем, чем месяц назад. Тогда я только его не понимала, теперь же — я и себя не знаю. Боюсь своих ощущений, эмоций, чувств… Стараюсь, конечно, не зацикливаться. Просто живу. Но порой прямо-таки накрывает лавиной волнения. Вот и сейчас… С моим характером это, видимо, ожидаемо. Я замыкаюсь. Становлюсь молчаливой.
Рейнер сам по себе неразговорчивый, но в такие моменты, будто специально меня тревожит какими-то вопросами или слишком пристальным наблюдением.
Осень сильнее расходится непогодой. Все чаще и громче бьет о землю дождем. Ветер подвывает. Но я беру себя в руки и, проходя вглубь домика, концентрируюсь на положительных эмоциях. Мне нравится обстановка. Здесь нет стильной роскоши и кричащего богатства, какие есть в основном доме Андрея. Вся отделка, даже потолки, выполнена из дерева. Мебели и декоративных комплектующих на удивление мало. В небольшой гостиной расположены лишь диван у стены да столик на высоких изогнутых ножках. Ярким пятном притягивает взгляд малиновый пушистый ковер возле камина.
Достаю из сумки книжку. Однако, устроившись на диване, едва успеваю погрузиться в чтение, как возвращается Андрей. Он без шапки. Дождевые капли стекают с волос на его суровое лицо, и мне, безнадежной дурочке, нестерпимо хочется поймать их пальцами. Растереть по горячей коже…
Ругаю себя, но продолжаю незаметно поглядывать на двинувшегося к камину Рейнера. Свалив на пол несколько вязок мелко порубанных дров, большую их часть методично перекладывает в углубление камина. Разводит огонь и, не глядя на меня, вновь выходит на улицу. В окно вижу, что курит на крыльце. Нехарактерно часто прикладывает фильтр к губам. Спешно затягивается и чуть медленнее выдыхает.
А у меня прочитанных два абзаца… Сколько еще так притворяться буду? Сколько выдержу? Сама от себя ощущаю невероятную усталость.
Андрей возвращается с более крупными дровами. Пламя к тому времени как раз хорошо разгорается, и он успевает подложить в камин несколько долгоиграющих поленьев.
