— Я же ничего… Я только…
— Я тебе выбор дал, — жестко осекаю. — По-другому не будет. Думай до завтра. Квартиру продашь, деньги по-прежнему твои. Но в этом городе ты не останешься.
Давая понять, что разговор окончен, иду на выход.
— Люда, какие деньги? О чем зять говорит? Что случилось? — из прихожей слышу, как заторможено прозревает папашка.
Если у меня когда-нибудь будет дочь, ни одну сволочь к ней близко не подпущу, а такого наглого мудака, каким сам являюсь, пристрелю без какого-либо предупреждения.
До конца рабочего дня полтора часа остается, но все равно еду в леспромхоз. Нужно отпустить эмоции, остудить взвинченные нервы, не рваться к Татке со всей этой чернотой. В привычном режиме решаю вопросы по заготовке и переработке, оговариваю фронт работы на ближайшие дни. Потом еще полчаса торчу в офисе с бумагами.
И только в районе девяти вечера еду домой.
— Привет, Андрей! — Наташа встречает меня в прихожей.
Неосознанно глубоко вдыхаю и отвечаю на обращенную ко мне улыбку.
— Здравствуй, Тата.
— Я тут прикидываю, что подарить сыну Саульских, — напоминает о приглашении на день рождения, пока снимаю пальто и разуваюсь. — Честно говоря, ничего путного придумать не могу.
— Тогда ничего дарить не будем.
— Как это?
— Деньги дадим.
— Да ну… Нет, — противясь такому предложению, хмурится. — Я еще подумаю. По форумам похожу. Почитаю, что мальчикам интересно. С самолетом ведь угадали. Думаю, найдется еще что-то.
— Как хочешь. Если располагаешь свободным временем и желанием… — сам оставляю предложение незаконченным.
— Да! Спасибо! Я успею, — уверяет Татка. Проходим вместе в гостиную. В доме темно и тихо. Освещением служит лишь один торшер в углу да подсветка открытого на столике у дивана ноутбука. — Ужинать будешь? Ты голоден?
— Очень.
Краснеет, когда глазами встречаемся.
— Э-э… — бежит в сторону кухни. — У нас манты, — оборачивается на пороге. — Любишь?
— Люблю, — без заминки.
И надвигаюсь. Ловлю ладонями ее талию, приподнимаю и опускаю на первую попавшуюся устойчивую поверхность. Ею оказывается кухонный островок.
— Ты что? — смущается и смеется, но обнимает меня за шею.
— Соскучился.
— А манты?
— Успею.
Замолкаем на миг, расслабленно глядя друг другу в глаза. Тата наклоняется и касается губами моего подбородка.
— Колючий, — вновь смеется.
Мягко так, приглушенно, завораживающе.
— Побреюсь после душа, — у самого невольно голос садится.
— Не надо, — выдыхает еще тише, почти шепотом. — Мне так нравится.
Киваю то ли ей, то ли самому себе… Потому как Тата из-за положения наших лиц не видит. Разве что чувствует. Пуская руки внахлест, крепче ко мне прижимается.
— Рейнер, Рейнер, я скучала… Знаешь? — вопрос едва различаю, то ли из-за того, что в голове гудит, то ли девочка моя совсем голос приглушает. — Ты так долго сегодня…
— Много работы накопилось.
О высланных на Камчатку родственничках говорить пока не хочу. Позже, когда их уже не будет, расскажу.
— А я все-все выучила и маялась… Представляешь?
Представляю, и очень хорошо. Потому что у самого не раз такое было, что к ней рвался, а время будто замирало и не желало заново запускаться.
— На выходных снег обещают, — тихо проговариваю, не желая нарушить контакт. — Думаю, может, в лесной домик скатаемся? Возьмешь свои книжки, продукты…
— Давай, — отстраняясь, активно кивает.
— Дрова там есть, — продолжаю вслух строить планы. — Надолго хватит.
— Ну, еще бы у моего дуболома Рейнера дров не было, — в этот раз смеется во весь голос.
— Нарываешься, — и тоже смеюсь. Сдергиваю ее на пол. — Есть, курить и секса хочу, — объявляю, как обычно, в открытую.
Тата скрещивает на груди руки и не спешит меня кормить.
— Это по нарастающей или убывающей?
— Знаешь же, что по нарастающей, — усмехаюсь.
Она тоже улыбается. Но как-то коротко и слабо.
Глубоко вдыхает и, меняясь в лице, выдает ни с того ни с сего:
— Двадцать дней осталось.
Припечатывает. Стрелой истертую кольчугу пробивает.
Как обычно, взглядами встречаемся. Без слов диалог продолжаем. Путая звуки и такты, выдаем эмоции. Я свои — наверняка жестче, чем требует ситуация.
— В курсе, — голос грубым отголоском часть звериной натуры выдает.
Татка вздрагивает, выразительно сглатывает, но продолжает:
— Надо будет… обратно с бумагами разрулить… Это же можно сделать как-то без меня? И… я бы предпочла, чтобы ты сам своим друзьям сказал. Я… Мне будет трудно.
— Сделаю.
Крутанувшись, спиной к ней встаю. Провожу ладонью по лицу и сдавленно перевожу дыхание.
— Еще… У меня есть кое-какие деньги. Я уже просматриваю квартиры, но пока не нахожу подходящих вариантов. Если не успею, можно будет в той твоей пожить? Не хочу к мачехе возвращаться… Пойду на работу, мне Валера предложил место в гостинице своего дяди…
Поворачиваюсь и слишком грубо ее обрываю:
— Квартира не моя. Твоя.
— Ну, это на бумагах только… Знаешь же, что верну обратно.
— Хорошо, — из-за сдерживаемых эмоций голос совсем садится. Прочищаю горло и крайне медленно вдыхаю. — Живи столько, сколько потребуется.
— Окей! Мне подходит. Спасибо, — Тата пытается придать голосу легкости, даже улыбается. — Ладно, давай есть.
А я уже не хочу.
— Накрывай, — сажусь за стол.
Аппетит резко пропадает. Но приходится подбирать упавшие доспехи, латать прорехи и дальше жить одним днем.
Одним из оставшихся двадцати.
34
Барби
— Уже выбрала тему реферата на семинар?
Мельком взглянув на Валеру, улыбаюсь.
— Да, — продолжаю собирать канцелярские принадлежности с парты в сумку. — Взяла «Синтез молекул АТФ у бактерий в анаэробных условиях».
— Вот так совпадение! Я ведь тоже!
— Да? Класс, — закидываю сумку на плечо и на автомате оглядываю свое место, проверяя, не забыла ли что-нибудь.
В опустевшей аудитории устанавливается относительная тишина. Мы с Беловым, будто не желая погружаться во всеобщий хаос, неторопливо шагаем к выходу.
