— Доброй ночи. Требуется забор анализов, — ну вот, снова делает все по-своему. — Да, сейчас. С выездом, — дальше его, видимо, спрашивают, какие именно исследования нужно провести. Он перечисляет. Потом называет адрес. И коротко заканчивает: — Ждем.
Я хочу рассердиться, но понимаю, что слишком истощена даже для этого.
Рейнер, как ни в чем не бывало, проходится по спальне и садится на мою кровать.
— Что заказать поесть? — вновь в телефон смотрит.
— Я не хочу есть.
Он, наверное, голоден. Сорвался ведь из-за моего звонка. Знала бы, что после этого закрутится, не стала бы наяривать. Еще пару часов назад даже представить не могла, что увижу Андрея в ближайшие дни. И вот он сидит на моей кровати и рассуждает о том, что заказать на ужин.
Я тоже сажусь, но с другого края, и низко склоняю голову.
Господи… Неужели правда?
Он добился своего… А мне что с этим делать?
— От чего тебя тошнит?
— Ни от чего. Это просто совпадение.
— Хорошо. На какую еду возникает тошнота? Китайская, японская, итальянская кухни? На что? — терпеливо перечисляет.
— Ничего из этого… не буду.
— Что-нибудь традиционно русское?
— Заказывай, если хочешь.
Стараюсь не показывать, насколько боюсь.
Неужели внутри меня действительно растет новая жизнь? Ребенок Андрея? Что я чувствую, если допустить такую возможность? Злюсь ли на него? В некотором роде, конечно… И все же… Если это окажется правдой…
Не знаю, как реагировать.
Перед глазами возникает улыбчивая Ангелинка, и сердце с такой силой сжимается, что с губ срывается рваный вздох.
Еду привозят раньше, чем появляется медсестра, но Андрей заносит контейнеры в кухню и возвращается ко мне. Терпеливо дожидаемся вместе. Ломать комедию при посторонних мне по-прежнему неохота. Это при Рейнере я порой позволяю себе быть капризной и резкой. При посторонних веду себя сдержанно.
Медсестра быстро натягивает одноразовые перчатки и раскладывает на столике необходимые приспособления. Набирает кровь сразу в пять пробирок. Прячет их в переносной контейнер и без лишних слов выходит из спальни.
Слышу, как Андрей обменивается с ней какими-то фразами. Затем хлопает входная дверь, и вновь возвращается напряженная тишина.
— Результаты будут утром, — я никак не реагирую на это сообщение. Продолжая сидеть у письменного стола, смотрю прямо перед собой. — Поедем с ними к врачу. Я договорился.
— К какому врачу?
— Гинекологу.
— Так уверен?
— В любом случае у тебя задержка. Нужно провериться.
— Это только мои заботы, — вспыхиваю, наконец, встречая его взгляд.
— Ты себя слышишь? Может, еще на работу пойдешь в таком состоянии? Хотя, судя по всему, ты и ходила, — голос не повышает, но сталью в интонациях внушительно режет по нервам. — Очнись, Тата. Как ты людей лечить собираешься, если о себе не думаешь?
— Я буду педиатром. С детьми все иначе. О них думают родители.
— Так подумай о своих, — очень спокойно говорит, я же едва не задыхаюсь. — Настоящих и будущих.
44
После ужина, который мы все же разделяем с Андреем на двоих, он, к моему изумлению, не собирается домой. Направляется в сторону ванной.
— Ты останешься? — растерянно лепечу вслед.
Кулаки сжимаю на этом вопросе. Слишком явственно в голосе горит надежда.
Рейнер останавливается, но не оборачивается. И я, замирая позади, в спину ему дышу. Вот-вот все чувства наружу вырвутся. Самой себе не могу сопротивляться. Не хочу, чтобы он уходил.
Я так соскучилась. Устала от этого. Еще и предполагаемая беременность… Никак не определюсь с тем, что по этому поводу ощущаю.
— Не вижу смысла мотаться. Уже поздно, а утром рано вставать, — поясняет Андрей, слегка поворачивая голову. — Приготовь для меня свободную комнату.
Киваю сама себе и, забывая об усталости, бегом несусь исполнять просьбу.
Я рада, что он остается?
Да что ж это такое?
Пока вожусь с постельным бельем, Андрей, должно быть, двигаясь на шорох и усиленное пыхтение, которые я произвожу, заправляя одеяло в пододеяльник, добирается до спальни. С волос капает, но он полностью одет. Только рубашка выправлена и распахнута. По груди тоже бисеринки воды соскальзывают.
— Надеюсь, тут тебе будет удобно…
Господи, вот зачем я это говорю?
Как будто мне не безразлично?!
Не безразлично, конечно.
Вовремя скрыть волнение не получается. С заминкой отвожу взгляд, рассчитывая, что румянец на щеках можно оправдать горячкой.
— Как себя чувствуешь? — спрашивает Андрей, пока я поправляю одеяло. — Тошнота? Температура?
— Все более чем нормально. Думаю, к утру и вовсе пройдет. Препарат, который посоветовал Константин Геннадиевич, почти моментально подействовал.
— Хорошо.
Боковым зрением улавливаю, как он кивает. И невольно делаю то же самое.
Выпрямляясь, быстро желаю спокойной ночи и, не дожидаясь ответа, сразу же выхожу.
Влетая в свою спальню, закрываюсь на ключ.
От кого? От него? Или… себя ограничиваю?
Пока принимаю душ, беспокойство по поводу задержки и тошноты временно замещают грязные мысли. Не могу это остановить… Перед глазами вспышками проносятся картинки из недавнего прошлого. Такой же пар в душевой, наши с Андреем обнаженные тела, жар кожи, смелые ласки, томление и тягучие стоны.
Не желая провоцировать воображение, заканчиваю в спешке и в том же ускоренном темпе выбираюсь из душевой. Вытираюсь и, даже зная, что дверь заперта, с опаской вхожу в комнату.
Никого, конечно. Наверное, Андрей спит… И мне нужно.
«С сегодняшнего дня мы спим вместе. Ты — всегда голая…»
Надеваю теплую пижаму и забираюсь под одеяло. Долго не ворочаюсь, как ни странно. Усталость сказывается, и я засыпаю очень быстро.
Черный. Занавешенные зеркала. Холод и темнота по комнатам.
Когда бегу, кажется, что ступни к деревянному полу примерзают.
— Где мамочка? Где мамочка?
— Ее больше нет, — бабушка утирает платком глаза, а я не могу понять, почему же она плачет.
— Как нет? А где?
— На небе твоя мама, Натуля.
Поднимая меня на руки, прижимает к груди. А я упорно изворачиваюсь и в глаза заглядываю. Там ищу ответы на вопросы, которые сформировать не могу.
