— Римма Павловна, вы все распишите по препаратам и по времени. На капельницы будет приезжать.
— Хорошо, — кивает женщина. Улыбаясь мне, добавляет: — Мужа бесценного отхватила. Уж я вижу. Насмотрелась.
— Это не я… Он, — зачем-то уточняю.
— Не удивительно. Такую красавицу грех не заметить.
Смущаюсь еще сильнее и, замолкая, отвожу взгляд.
Пока Римма Павловна формирует рецепт, прописывает режим и еще какие-то направления на анализы, смотрю куда угодно, лишь бы не на Рейнера.
— А больничный лист оформить можно?
Ее, конечно, крайне удивляет указанное место работы. Вряд ли в эту клинику когда-либо обращались официантки, да и фамилия Андрея ей отлично знакома. Но, надо отдать должное, врач быстро справляется с замешательством и продолжает работу.
Позже нас проводят в палату. У меня забирают кровь на анализы и ставят первую капельницу. Введение препарата длится больше сорока минут, и все это время Рейнер не отлучается ни на секунду. Скидывает пиджак и садится на твердый стул у кровати, на которой я лежу.
— Расскажи мне что-то, — обращаюсь к нему, когда выдерживать пристальное взгляд не остается сил.
Сердце с такой силой колотится, поймать не могу. Оно повсюду. И в горле, и в висках, внизу живота и в кончиках пальцев.
— Спрашивай, что хочешь знать.
— Ты расстроился, да? Что не получилось?
— Вначале да, — подтверждает мои наблюдения. — Но потом понял, что к лучшему.
В этот момент мое сердце перестает биться. Не имея возможности переместиться, сжаться, защититься, нервно скрещиваю ноги и тру их друг о друга.
— К лучшему? Значит, уже не надо?
Андрей усмехается и шумно выдыхает воздух. Курить, очевидно, тянет. Только сейчас понимаю, что он не делал этого с вечера.
— Не так выразился. Не к лучшему. Просто так правильно.
— Наверное… — тишина вновь затягивается. Спрашиваю первое, что всплывает в сознании. — Почему ты бросил спорт?
— Много нюансов. В основном потому, что не в моем характере играть на вторых ролях. Ошибается тот, кто полагает, что бокс — не командный спорт.
И снова замолкает.
Я же словно за нужную ниточку схватилась, в надежде, что она меня и выведет, не могу сдержать нетерпения.
— Продолжай.
Андрей, меняя положение, наклоняется вперед и упирается локтями в колени. Судя по всему, на откровения не настроен. Но все же произносит, приглушая голос:
— Не умею подчиняться чужому руководству, советы слушать тоже… Все сам привык. Решать и действовать. Все сам.
— А если… Если будет сын… У тебя… — так смущаюсь, никак не могу закончить мысль. — Если у тебя будет сын, отдашь его в спорт?
— Скорее всего. Хотя… — качая головой, смотрит непосредственно мне в глаза. — Вместе решать нужно.
— И… ребенок… сам… — добавляю я то, что кажется мне важным. — Если не захочет, не заставлять.
— Да.
В этом обмене мнениями не прозвучало откровенной привязки к нам, как возможным родителям, но это будто улавливается между строк. Оттого крайне смущает и волнует.
Не знаю, кто все это время занимается работой Андрея, но из клиники мы выбираемся вместе и только ближе к обеду. Он направляется сразу же к машине, я вначале тоже следом иду. Потом все же торможу, не добираясь до двери.
Андрей оборачивается и окидывает меня напряженным взглядом. Ощущение, что ждет, будто я бежать стану, и уговаривает себя не нагонять.
— Садись. Поговорим, — произносит с расчетливыми расстановками, якобы ровным тоном.
Заманивает, притупляя бдительность. Осознаю это и… поддаюсь. Шагаю к нему и позволяю запереть себя в этом черном танке. Пока в клинику ехали, так не волновалась. Потому что знала, что направляемся в общественное место. Сейчас же… нет гарантий, что отпустит.
У меня есть меньше минуты, чтобы собраться с мыслями и справиться с эмоциями. Но я не справляюсь. Андрей обходит автомобиль и занимает место водителя, а я все так же учащенно дышу и нервно стискиваю пальцы одной руки второй.
— Домой едем?
— К кому?
— К нам.
— К нам?
— Да.
Все время, пока ведем этот диалог, глазами друг друга будто физически касаемся. Пытаем и одновременно ласкаем.
— Ты говорила, если бы я позвал… — припоминает тот ужасный день. — Я зову. Ты идешь?
— С тобой? К нам? — снова повторяю я.
— Да, — так же терпеливо звучит с его стороны.
Вот только я знаю, чего ему это стоит. Чувствую, как ломает себя. С его стороны ведь много шагов было, а я… Если бы не переломы Валеры, моя болезнь и… беременность, которая замаячила между нами как возможность безболезненно вернуться… Если бы не все эти стечения обстоятельств, продолжала бы страдать и его мучить? Разумно это — оставаться гордой и несчастной?
— Нет, — выплескиваю свои мысли вслух.
Конечно же, неразумно. С опозданием понимаю, что Андрей этот выдох принимает как ответ на свой вопрос. Резко вдыхая, отворачивается к окну. Я же, поддаваясь порыву, нахожу его ладонь и крепко сжимаю. Он позволяет моим пальцам сплестись с его. Визуально это прослеживая, выразительно стискивает челюсти и медленно выдыхает.
— То есть… — спешу исправиться. — Мой ответ… Мой ответ — да, — мне кажется, что я это короткое слово выкрикиваю. На деле же, если и кричу, то только сиплым шепотом. — Я еду домой. С тобой.
Пытаюсь хотя бы в этот момент сдержать слезы и не заплакать, но то, как Рейнер на меня смотрит, тепло и пронзительно, не оставляет шансов.
46
Это так странно. Снова оказаться в этом доме. Андрей говорит — нашем. Я же еще помню эмоции, которые меня обуяли, когда вошла в эту спальню в первый раз. Тогда со мной рядом стояла Ася, и я была ужасно напугана перед тем человеком, в жизнь которого мне предстояло войти. Сейчас же за мной шагает сам Рейнер. Теперь — я сама Рейнер.
— Думаю, ты знаешь, что где найти, — негромко произносит он. — Все твои вещи на своих местах.
Только зеркала нет.
Я обнаруживаю это, когда вхожу в ванную, чтобы умыться. Застываю нерешительно, глядя на пустой серый прямоугольник над раковинами. Вцепляюсь пальцами в фаянс и прикрываю глаза.
Неужели Андрей его разбил?
Ему тоже было трудно, понимаю это. И мне снова больно. За него даже больше.
Я все крепче сжимаю веки и медленно перевожу дыхание.
Мы справимся.
Со всем, что было, есть и будет.
Короткий стук в дверь прерывает ход моих мыслей и заставляет от неожиданности вздрогнуть.
