Опрокидывает в себя полную рюмку и притягивает жену. Целует прямо за столом, несмотря на то, что свадьба у нас с Наташей. Гости поддерживают Саульский захват дружным «Горько!», и я сам неожиданно расслабляюсь. Прикладываюсь к стопке, выпиваю до дна и вытягиваю жену на танцпол.
Музыканты реагируют оперативно. Пока идем, задают ударные ритмы проигрыша, а потом охватывают сумрачное пространство медленной и сильной, будто вибрирующей по воздуху, то и дело хватающей высокие ноты, композицией.
Останавливаясь в центре, бережно Татку к себе прижимаю. Хоть за платье никто уже меня ругать не будет, по-другому будто не способен.
— Поверить не могу, — улыбаясь, в глаза заглядывает. — Я все-таки Рейнер.
— Ты давно Рейнер.
— Сейчас только до конца осознаю, понимаешь? По-настоящему теперь. Все у нас теперь по-настоящему.
— Только не плачь, — у самого голос в нескольких местах поломало, когда блеск в синих озерах уловил.
— Почему? Я счастлива, Андрюша! Так сильно счастлива, как никогда себе не представляла… — прорываются хрустальные бисеринки, по щекам сбегают.
— Я представлял, — сглатываю и прижимаю крепче.
Татка сквозь слезы смеется.
— Андрей Рейнер — мой муж! Вау!
— Наташа Стародубцева — моя жена. Вот это вау. Три раза. Оглушающе!
— Рейнер! Я Рейнер.
— Рейнер, — соглашаюсь и наклоняюсь, чтобы поцеловать.
— Только легонько, — просит взволнованным шепотом. — Андрюша… Я стесняюсь. Я против!
— Кто тебя спрашивает, — ухмыляюсь. — Я столько ждал не для того, чтобы теперь стесняться, — запечатываю и сходу языком врываюсь.
Кровь в жилах закипает, от предвкушения. Ведь лечение Татки закончилось, и сегодня первая ночь, когда нам можно.
Вторгнусь. Заполучу. Все права за раз закреплю.
Навсегда теперь моей будет. Навсегда.
50
Вношу Татку в дом на руках. Двигаясь в темноте, направляюсь к лестнице.
— Андрюша, — взволнованным шепотом распиливает нить напряжения, которая внутри меня звенит, словно натянутая тетива. — Мы не упадем?
— Ниже земли точно не упадем.
— Андрюша…
— Не упадем, Татка, — заверяю и, поддаваясь разошедшемуся, как бурная стихия, желанию, на ходу целовать начинаю.
С таким голодом и запалом, словно касался ее не час, а год назад. И девочка моя с тем же жаром откликается. Пальцами по затылку скребет, зарываясь в волосы. С дрожью мое имя выстанывает и доверчиво к груди прижимается.
Мы, конечно, не упадем, но не уверен, что до спальни доберемся.
Хочу ее раздеть. Немедленно.
В полумраке узкого коридора опускаю законную жену на ноги и начинаю наступать, подпирая к стене.
— Это платье… тебе еще будет нужно? — бурно выдыхаю в районе шеи.
— Не смей его портить, — протестует Тата, догадываясь, к чему клоню. — Это память. Будет.
— Тогда помогай.
— Сейчас… Молния здесь, — спиной поворачивается и ладонями в панель упирается. — Тяни…
— Тяну… — раскрываю половинки платья и сразу же губами по голой спине веду.
Не целую. Скорее, просто касаюсь и запах ее вбираю. Слышу, как шуршит ткань, когда бегунок доползает до конца. Спадает Таткино сокровище прямо на пол. Под нарядом она без лифчика. Как только это понимаю, разворачиваю ее к себе лицом. Подхватываю на руки, побуждая обхватить меня ногами, и накрываю ртом сосок. Вбираю, облизываю и сосу так, как ей нравится. За недели воздержания губами все ее тело изучил и все реакции.
Отзывается, конечно. Выгибается навстречу и, сжимая мои плечи, разбивает частоту дыхания низким стоном.
— Скорее, Андрюша… Хочу полностью…
— А я все хочу, — не могу оторваться.
— Пожалуйста, потом…
— Тогда держись, — несу все-таки в спальню. — Надо свет включить, — говорю, но не делаю. На кровать сваливаю и замираю сверху. — Презервативы, — сам себе напоминаю.
— Есть. В тумбочке, — так же сбивчиво шепчет Тата и продолжает обнимать.
После лечения ей назначили оральные контрацептивны с какой-то там терапевтической целью, но кроме того врач рекомендовал первые месяцы подстраховаться барьерными методами.
Привставая, включаю свет. Поворачиваясь к жене, начинаю раздеваться. Пока брюки и рубашку снимаю, она кое-как с трусами справляется. Волнуется, заметно, конечно. Руки и ноги уже подрагивают, взгляд суматошно мечется по моему лицу и телу. Ищет поддержки и одобрения.
— Сейчас, малыш.
Достаю из тумбочки презерватив. Срываю упаковку и, спуская боксеры, вновь взгляд на Татку обращаю. Она краснеет, пока раскатываю, а я неосознанно ухмыляюсь, потому что мне нравится реакция.
— Готова? — голос садится настолько, что самому дико слышать такие ноты на старте.
— Мм-м… уже давно.
— Покажи.
Ноги раскидывает и трогает себя пальцами, совсем как в тот самый первый раз, когда просил ее это делать для меня.
— Мать твою, девочка…
Вижу, что влажная. Идеальная. Моя.
Так уж получилось, что именно после венчания будет наш новый первый раз. Считаю это в каком-то роде символическим. Только сейчас осознаю, что и зачем у нее забираю. Только сейчас… Потому что до этого преобладала похоть. Теперь же иду на близость с женщиной, которую люблю, и любить буду, в этом уверен, до конца дней своих.
Накрываю ее тело своим. Губ в жадном поцелуе касаюсь и тут же смягчаю напор.
— Я так ждала… Так соскучилась… — крайне взволнованно шепчет Татка.
— Тише, тише, девочка моя…
Кивает и задыхается от неожиданности, потому как без предупреждения толкаюсь в нее. Одним махом вхожу до упора. Врываюсь и замираю, оглушенный долгожданным удовольствием.
— А-а-х… Андрюша…
— Люблю тебя, — на эмоциях как-то грубо и глухо выдаю я.
За подбородок ее кусаю. То ли ласка это, то ли просто нездоровая потребность — однозначно не скажешь.
— Мм-м… Как-то и да, и нет.
— Что?
— Непонятно, любишь ли…
— Издеваешься?
— Черт… Татка… — пошевелиться не могу. — Не сжимай так… Расслабься, девочка.
— Не первый раз же… — пытается рассмеяться, однако не получается. Стоит мне податься назад и снова толкнуться, на выдохе со свистом стонет. — О, Боже… Андрей…
Сжимая ладонями ее бедра, повторяю выпад.
— Все? — чувствую, как дрожит.
На грани моя девочка. Я и сам. Чувствую, как тело испариной покрывается. На висках особенно ощутимо, тяжелыми каплями концентрируется это напряжение. Татка их пальцами и губами собирает.
