— Это кто еще кого съест, — парирует зеленоглазый, когда я медленно поднимаю голову от его плеча и заглядываю в глаза.
О, а в помещении они у него уже не желтые, а серо-зеленые.
— Ева, а по попе? — буквально жамкает мои булочки своими большими ладонями горячий и слегка рассерженный мужчина. — Сейчас же пиз*ец тебе будет.
Вот и угрозы опять пошли в ход.
— Ты, однако, к моей заднице неравнодушен? — подразниваю в ответ.
— Ну, все! Сама напросилась, — подхватывает меня под попу и тащит, нет, не к постели.
К креслу. В нем удобнее самому усесться и меня устроить на своих коленях, уложив животом вниз.
— Может не надо? — фыркаю, находя ситуацию до смешного нелепой.
И тут же хохочу, вспомнив в рифму: «Надо, Федя, надо».
Вслух не озвучиваю, к счастью. Мало ли?
И так. Почувствуй, как говорится, себя Анастейшей Стил*.
— Знаешь, что общего между новой буровой установкой и красивой женской ножкой? — сексуально-низким голосом задает вопрос мой экзекутор.
Его рука в это время скользит от моей щиколотки вверх, до внутренней стороны бедра, вызывая натуральный набег из полчищ мурашек на коже.
— И что же? — задерживаю дыхание.
— Чем выше забираешься, тем больше дух захватывает, — отвечает он, и сразу же смачно шлепает по моей ягодице.
Дергаюсь от его коварности, закусив губу. Усыпил, значит, внимание лаской, гад.
— А-а, — больше от возмущения, чем от боли ахаю, когда он нежно поглаживает отбитое место. — А шейку целовать, а ручки? А ножки?
— Ну, какие поцелуи, детка, если ты сама нарываешься? Это что у тебя тут? Тату? Однако, — задерживает руку на пояснице, рассматривая внимательно мою татуировку чуть ниже крестца.
Напомнил же. Специально её делала в таком месте, что если пожалею, то хотя бы видеть не буду результат собственной дурости. Десять лет назад что-то на меня снизошло, чтобы осуществить подобное. Какой-то бунт в мозгах, честное слово.
Знак бесконечности. Любимое число — восемь, месяц моего рождения, к тому же. "И разница в возрасте с Федечкой", — добавляет язвительный голос в башке.
— Она самая, медвежонок. Что ты удивляешься?
— А такая была правильная девочка. «Ню» нет и не будет», — вспомнил мне мою собственную фразу в переписке, когда я ему так ответила на запрос о фото.
И снова оглушительной шлепок по попе, на другой половинке для симметрии.
— Ай! — вскрикиваю. — Как показала практика, плохие девочки тебе больше нравятся, да, бурильщик?
— Определенно, — гладит снова мою многострадальную попу, а потом прикусывает её зубами.
— Мокренькая, — удовлетворенно замечает, когда его ладонь скользит между половинок, а юркие пальцы стискивают умело и клитор, и вульву одновременно. — Хочешь меня?
Ну только этих игрищ нам не хватало, — закатываю глаза от недовольства.
Видишь же все, что спрашиваешь?
— Трындец, как хочу…покусать, — все-таки мой отважный таракан в башке не дает мне трусить, провоцируя кого-то снова и снова.
— Ах ты, зараза! — подхватывает меня за шею, усаживает к себе на колени, спиной к себе.
Запускаю руки в его волосы. Ну, условно, конечно. Стрижка у Феди суперкороткая. Просто вожу пальчиками по его голове.
Выгибаюсь навстречу сильным рукам. Чувствую его тело каждым сантиметром собственного. Он сильнее сдавливает мне горло правой рукой, а талию — левой. Тянусь к нему лицом, максимально вывернув шею, а он сминает мои губы жестким поцелуем, забирая их в плен. Разводит мои губы языком, углубляя поцелуй. Дыхание смешивается, языки толкаются в неистовой схватке, пока я не сдаюсь, и он тут же сменяет напор на ласку, от которой мое тело пробирает изнутри в сладкой истоме.
И весь возможный кайф обламывает звонок на моем телефоне, от которого Федечка, наверно, скривился, заслышав, не милый его сердцу, рок.
— Я отвечу, отпусти, — шепчу, еле справляясь со сбившимся дыханием.
— Нет, — рычит он.
— Это важно. Придется ответить, — успокаивающе глажу его по бородатой щеке.
— За это тоже отшлепаю, — нехотя отпускает из своих цепких медвежьих объятий.
— Да, пап? — отвечаю уже на второй звонок.
На первый не успела, пытаясь выудить гаджет из маленькой сумочки.
Бурильщик удивленно выгибает бровь. Что? Боится, что мой папаня ему яйца отстрелит?
ДаБожеМой! Папка у меня добряк-наивняк. Прям по Христу, бьют в одну щеку — подставь другую.
— Евочка-девочка, у тебя все хорошо? — явно беспокоится родитель.
— Пап, прости, у меня срочное дело появилось. Не смогла вчера приехать. У тебя есть, что поесть или совсем катастрофа? — зачастила я в трубку.
— Та нет, меня тут Галя покормила. Ой, — смутился папка, явно выболтав тщательно скрываемую от меня информацию.
— А, привет, тете Гале, — усмехаюсь. — Спасибо, передай от меня, что не дала моему любимому папке помереть с голодухи.
— Дочь, — пытается быть серьезным отец, но потом сдается и тоже начинает «булькать», стараясь смеяться негромко. — У тебя точно все хорошо? — задает вопрос, едва отсмеявшись.
— Точнее не бывает, — подтверждаю я. — Значит, можно к тебе сегодня не ехать?
— Ну-у, не суетись пока.
— Ладно, поняла, поняла. Не буду нарушать ваш тет-а-тет с тетей Галей.
— Ева Евгеньевна.
— Что?
— Лю-лю тебя.
— Я тоже тебя, пап, — говорю в ответ, завершая вызов, а потом с вызовом встречаю зеленый прищур глаз бурильщика.
— Это что сейчас было? — интересуется он.
— Это…напоминание, что пора бы мне валить на работу, дорогой.
Как бы мне самой не хотелось остаться, а еще больше возможного продолжения, но лучше пока ретироваться. Отступить тактически.
Мужчины послушных не любят. Знавали-плавали. Сначала выдрессируют из тебя домашнюю беспрекословную клушу, потом скучно им становится от твоей заботы и доброты. "Чёт ты пресная какая-то", — вдруг скажут в упрёк. Африканские страсти им подавай.
Мужская логика бывает покруче пресловутой женской. Зато криков-то сколько: "Где найти бабу, чтобы мозх не выносила?!!!" А сами именно такую и ищут, мазохисты.
— Какую работу? Ты ж дома работаешь?
О, и это помнит. Удивительно прямо.
— Вот именно, дома, — выставила палец вперед. — Извини, медвежонок, но мне действительно пора. К тому же, меня там Стар… Блэк заждался.
— Какой еще нахрен старблэк? — нахмурился Федя.
