Чеховской отвечает после четвертого. Устало, хрипло и почти невнятно. Слышать его голос – пытка. И я не могу разобраться: сладкая она или мучительная. Так или иначе – она травмирующая.
– Только давай без истерик, – вдруг начинает он разговор с этой странной фразы, вместо того чтобы промурлыкать: «Соскучилась, Бабочка?»
– Роман Алексеевич, это Дарья Николаевна. Вы, видимо, меня с Кристиной перепутали…
– Я тебя ни с кем не перепутаю, – отвечает он все тем же полумертвым тоном. – Вижу, что психанула, сообщение свое снесла. Значит, призналась там в чем-то сокровенном. Только зря обиделась, Бабочка. Не по своей воле я вовремя твое откровение не прочитал.
– Роман Алексеевич…
– Тс-с-с, – шикает он. – Учительским тоном разговаривать со мной по ночам будешь. А сейчас меня слушай. Я ни единым словом тебе не солгал. Все, что написал, чистая правда. Не верь, но я ждал твоего ответа. Просто на меня такое дерьмо свалилось, что нихрена мне сейчас не до романтики, Бабочка. Прости.
– Что случилось? – спрашиваю я на автомате, и горло сдавливает невидимой петлей. – Что-то с Арти?
– С Лучианой. Эта звезда беременна. Сегодня ночью с кровотечением в больницу попала.
– Ох! Надеюсь, все обошлось? Как она сейчас?
– Не знаю. Врачи говорят, хорошо. Меня к ней не пускают.
– Как? На каком основании? Обратись к главврачу, – советую я, не заметив, как перешла на «ты».
– Меня не медперсонал не пускает, а свои же люди. Представляешь, каких гадов пригрел на груди, – горько усмехается он. – Боятся, что пришибу засранку. А я пришибу. Руки чешутся.
– Ром, так нельзя. Ей поддержка нужна. Девочка совсем молодая. Надеюсь, ты ее парню ничего не сделал?
– Парню? Нет у нее никакого парня. Ищу скота, который обрюхатил ее. Она-то, падла, хрен имя назовет.
– Тебе нужно успокоиться. В этом нет ничего страшного. Ты снова печешься о своей репутации, не думая о чувствах девочки. Ей сейчас гораздо хуже. Ей нужен человек, который поддержит…
– Так приди. Поддержи. Подруг у нее нет. Арти еще сопляк. А ты ей понравилась.
– Я?.. Я бы с радостью, но… Мы со Степой сейчас уезжаем к его маме. Вернусь в понедельник и навещу Лучиану, хорошо? Скажи, она в центре акушерства и гинекологии?
– Со Степой уезжаешь? – издевательски смеется он. – Ну счастливого отдыха!
Буквально выплюнув это пожелание, Чеховской отключается, а я еще полминуты слышу эхо его голоса. От него всего можно ожидать, но что-то подсказывает мне, он не способен быть настолько жестоким с племянниками ради завоевания очередной женщины. С Лучианой действительно беда. У Арти никого, кроме нее. Этим детям и так не повезло родиться в криминальной семье, а тут еще и непонимание со стороны. Они могут казаться взбалмошными, но я уверена – это защитная реакция, выработанный рефлекс. Своим вызывающим поведением они привлекают к себе внимание. Недолюбленные, лишенные материнской ласки.
– О чем задумалась? – В кабинет входит Степа с розой в руке. Очень вовремя его на цветы потянуло. – Привет, – мягко улыбается, протягивая мне презент. – Извини, мне следовало набраться терпения. Дать тебе время привыкнуть к новому месту. Я вел себя как мудак.
Я сглатываю, кладя телефон на стол и принимая розу.
– Простишь?
Поднимаю лицо, смотрю в сияющие глаза мужа и проклинаю его за это. Лучше бы он продолжал психовать. Было бы проще убедить его, что мне нужно остаться.
– Мама нас уже ждет. Поехали.
– Степ, – произношу я и откашливаюсь от застрявшей в горле хрипотцы, – тут такое дело… – Вздохнув, поднимаюсь из-за стола. – Я не могу поехать. У меня педсовет на носу и… в семье одного ученика горе случилось.
– В смысле? – Улыбка сходит с его лица, брови съезжают на переносицу. – Мы же договорились. Мама там хлопочет, нас ждет. Педсовет тебя каким боком касается? Речь о себе в пяти предложениях составить? Это недолго. А к горю в семье ученика ты какое отношение имеешь? Чем поможешь?
– Степ, там все сложно. Мальчик под опекой. Он фактически сирота при живых родителях, а у него сестра…
– Понятно! – рычит Степа, делая шаг назад. – Ты и не собиралась ехать. Я еще вчера это понял. Причину искала.
– Нет! – спорю я. – Ты же знаешь, я…
– Пф-ф-ф… – выдыхает он. – Хватит! У меня твои оправдания вот где! – Степа подставляет ребро ладони к горлу. – Я, как после травмы стал меньше зарабатывать, так ты и забычилась. Ничего, дуйся-дуйся. У меня в понедельник занятия с особенным спортсменом начинаются. Они хорошую спонсорскую помощь нашему клубу принесут. Посмотрю я потом, как ты запляшешь, когда опять будешь себе из заграницы шелковые платочки заказывать.
– Степ, что ты такое говоришь? – с обидой выговариваю я. – Ты делаешь мне больно. Я никогда не упрекала тебя в деньгах.
– Да у тебя на лице все написано! Короче иди на хер, Дашка! Один поеду! – Он выхватывает у меня розу, сминает ее лепестки и выбрасывает в мусорную корзину. Зло взглянув на меня, выметается из кабинета и хлопает дверью так, что окна сотрясаются.
Я вздрагиваю, растерянно глядя на дверь. Всего ожидала, но такого… Сейчас даже не могу оправдать его. За год пора бы оправиться от травмы и свыкнуться с тем, что как раньше уже не будет! Но я-то тут при чем? От досады уголки глаз начинает щипать. Сегодня явно не мой день.
Я обдуваю лицо ладонями, чтобы не разреветься. Глубоко вдыхаю, собираю сумку, выключаю компьютер и беру плащ. Когда выхожу из школы, вижу, что наша машина все еще стоит на парковке. Степа сидит за рулем, ждет. Знает, что я собачонкой за ним побегу, лишь бы он не обижался. Но чем я провинилась? Может, это карма? Не стоило мне думать о Чеховском и переступать границы дозволенного. Или Степа всегда таким был, просто я не хотела этого замечать?
Выхожу за ворота, и он заводит машину. На непослушных ногах доплетаюсь до нее, открываю дверь, но не сажусь.
– Маме привет передай, – говорю Степе. – И извинись за меня.
– Не делай так, Дашка, – цедит он. – Пожалеешь.
– Может быть, – пожимаю я плечами. – Я правда не могу поехать, Степ.
Он наклоняется, берется за ручку и дергает дверь на себя, таким образом окончив наш разговор. С ревом трогает машину с места, резко разворачивается и выезжает на дорогу. Я провожаю его взглядом, чувствуя себя страшно одинокой грешницей. Я только что сделала выбор не в его пользу. Впервые за десять лет настояла на своем. И что-то мне подсказывает, что треск, который я слышу, – это начало конца.
Глава 14. Роман
Это начало конца для паскуды, присунушей моей племяннице. Напрасно думает, что я приду в восторг от активности его сперматозоидов. Хер с корнем вырву и сожрать заставлю. Все ребра переломаю. Шею сверну. И тушу поганую свиньям скормлю.
