– Роман Алексеевич, – нахожу я в себе силы вспомнить его имя-отчество, – это неправильно.
– Ну да, от того тебя и колбасит. – Чеховской наклоняется, поднимая мою сумку, и я до боли закусываю губу, глядя на натягивающуюся ткань рубашки на его крепкой спине. – Не поехала, выходит, к маме Степы?
– Мы решили ехать завтра, – вру, забирая сумку. – Я пришла навестить Лучиану. Меня-то к ней пропустят?
– Тебя – да, – кивает он, изгибая бровь. – Могла бы сразу к ней идти. Зачем меня искала?
– Я не указана в списке тех, кому можно навещать ее, – уточняю я. – Требуется ваше разрешение. Роман. Алексеевич.
Он обнажает белоснежные зубы в волчьем оскале. Азарт так и плещет в глазах. Очевидно, борется с желанием предложить мне какое-нибудь непотребство.
– Еще скажи, что не хотела меня видеть.
Не могу…
Смотрю в его глаза и негласно спрашиваю, за что он так со мной? Зачем душу мне рвет? Ему мои страдания приносят удовольствие? Это его личный сорт наркотика?
– Так я и думал. – Он берет меня за руку, переплетает наши пальцы и выводит меня из комнаты. Ведет по коридору к стойке дежурной медсестры и обращается к ней: – Внесите Дарью Николаевну Городецкую в список посетителей к Лучиане Марино. И выдайте ей халат. – Пока та спешит выполнить указания, он поворачивается ко мне и добавляет: – Просить тебя бесполезно, да? Пытать ее не будешь?
– Совершенно верно. – Я шевелю пальцами в попытке разомкнуть их, но Чеховской делает свой захват смертельным.
– Тогда просто поговори. Успокой ее. Люди у меня надежные. Не подпустят к ней, пока не остыну.
– Братва в наше время считается надежной?
– Какая братва? О чем вы, Дарья Николаевна? – усмехается он. – Чоповцы.
– С каких это пор вы братву на чоповцев заменили?
– С тех самых, как вас встретил.
– Ваш халат и пропуск, – вмешивается медсестра. – В отделении прямо по коридору и налево. Четвертая палата.
– Благодарю, – киваю я ей, кое-как отцепляясь от Чеховского.
– Вы же заглянете ко мне? После?
– Не понимаю, зачем?
– Ну мы же не закончили, – скалится он, облизываясь. – Я буду ждать. Дарья. Николаевна.
Спасаясь от приветствующего меня обморока, я беру халат и пропуск и спешу к отделению, спиной чувствуя, каким распаленным взглядом провожает меня Чеховской.
Не закончили! Ужас! Мне даже думать стыдно о произошедшем, а он продолжения хочет, чертов извращенец!
По пути накидываю халат на плечи, подхожу к дверям, у которых стоят двое шкафообразных чоповцев, прикладываю карточку к сканеру электронного замка и оборачиваюсь. Чеховской так и стоит на месте, локтем опершись о стойку. Смотрит мне вслед с нескрываемой непобедимостью. Неукротимый зверь, довольствующийся не то выбранной самкой, не то жертвой. Кем бы я ни была в его глазах, сейчас его слова «Не отпущу» приобретают прочный хребет.
Он ловит мой взгляд и, улыбаясь, беззвучно произносит: «Бабочка». Сглотнув от неразберихи эмоций, я толкаю дверь и скрываюсь от него в коридоре отделения, куда ему вход запрещен. Только тут ко мне возвращается способность дышать, и меня отпускает, как натянутую струну. Это не мужчина. Это ураган. И он меня поглотит.
Непросто избавиться от следов его поцелуя на моих губах. Я покусываю их и поджимаю, пока бреду к палате. Подушечкой большого пальца кручу обручальное кольцо на безымянном. Чувствую себя предательницей, но не испытываю чувства вины. Степа меня очень сильно обидел. И если разобраться, он мне все десять лет изменяет. С боксом. А я лишь раз поцеловалась с другим мужчиной.
Подойдя к двери, замираю. Мне нужно перенастроиться и подумать о Лучиане. У девочки сейчас куда серьезнее проблемы. Я поведу себя эгоистично, летая в облаках.
Поглубже вдохнув, тихонько стучу и отворяю дверь.
– Приве-е-ет, – протягиваю с улыбкой, заглядывая в палату.
Лучиана сидит в постели, подложив подушку под поясницу. Одна ее ладонь лежит на едва заметном животике, во второй – стакан с соком. Проследив, как я вхожу в палату одна и закрываю за собой дверь, она улыбается в ответ. Отставляет стакан на тумбочку, берет пульт и убавляет звук телевизора.
– Здравствуйте, Дарья Николаевна, – приветствует она меня, убирая свои волнистые волосы за уши.
– У тебя уютно, – замечаю я, обводя взглядом диванчик у стены, холодильник, кулер, небольшой письменный стол. Здесь только не хватает цветов. И я, клуша, не подумала купить. Девочке было бы приятно. Зато я заскочила в магазин игрушек и кое-что приобрела. Достаю из сумки маленького плюшевого мишку размером с ладонь и протягиваю Лучиане. – Это тебе. Вам с малышом.
– Вау! – Ее глаза загораются. Она прикладывает игрушку к щеке и мурлычет: – Какой мягкий. Спасибо большое. Это наша первая игрушка.
– Ух ты, мне очень приятно. Можно присесть? – Я киваю на стул.
– Да, конечно!
Я присаживаюсь, ставлю сумку на колени, и несколько секунд мы с Лучианой просто смотрим друг на друга. Сложно завести разговор, когда совсем не знаешь собеседника.
– Со мной можно на «ты», – начинаю я. – Просто – Даша.
– А это не отразится на Арти?
– Ты умная девочка, не станешь «ты-кать» мне в школе.
Она коротко смеется. Немного уставшая, вымотанная. Бледная, с темными кругами под глазами. Но довольно бодрая. Не унывает. Эта девочка – пример стойкости.
– Хорошо, – соглашается она, уже вновь став серьезной. – Тебя Рома прислал?
– Нет, я сама. Понравились вы с Арти мне. Будто всю жизнь вас знаю.
– Ты милая.
– Но Лучиком называют не меня. Тебя.
– Это сокращенно.
– Нет, это ты. Лучик света в своей семье. – Я кладу ладонь на ее руки, сжимающие мишку. – Ты не бойся. О себе думай, о ребеночке. Роман Алексеевич успокоится, смирится. Ты только скажи честно, чтобы я не нервничала, тебя изнасиловали? Или твой ребеночек – это плод взаимной любви?
Она смущенно улыбается, потупившись на животик.
– Вы знаете, что такое наркотики, Дарья Николаевна?
– Не из личного опыта. Но да. Я учитель. А в школе наркотики – одна из страшных проблем учеников.
– Мой переходный возраст подарил мне жуткую депрессию. Я начала баловаться слабенькими запрещенными препаратами и втянулась. Если бы не Ася, жена Камиля, я бы, наверное, уже кололась. Она помогла мне найти себя. Но потом…
– Вы поссорились? – предполагаю я.
– Нет-нет, что вы. Она забеременела, а дедушка заболел. Поэтому они с Камилем переехали в Москву. Там и для рожениц условия лучше, и дедушка под присмотром. Первое время мы с ней часто созванивались. Потом все реже и реже. У нее семейная жизнь забила ключом, а мне так не хватало близкого человечка. Кто понял бы меня, обнял, поддержал. Мамы-то нет. Ни сестры, ни другой подруги. Арти маленький. Роме вечно некогда. Я снова взялась за старое. Вернее, хотела взяться. Раздобыла дозу… И тут появился он. Всего несколькими словами ударил хлеще молнии. Напрочь отбил желание прикасаться к этой дряни. Знаете, будто схватил и встряхнул, как следует. Мозги на место поставил. Сердце завел.
