– Ро-о-ом, – тянет кукла, опускаясь передо мной на колени и расстегивая ремень, – ты меня совсем не хочешь? – Хлопает ресницами, рукой юркая ко мне в трусы. – Я где-то читала, что после сорока у мужчин такое бывает…
Читала она… Читала она, блядь!
– Мне нет сорока, – фыркаю, выдергиваю ее руку из своих штанов и застегиваю ремень. – Не получится у нас с тобой ничего, Кристиночка. Зря я приехал.
– Ну Ро-о-ом, – шмыгает она носом.
Я подбираю с пола халат и накидываю на ее затрясшиеся плечи. Жалко девчонку. Работала себе спокойно моделькой. Вырвал из привычной жизни: карьеры лишил, выгодного замужества. А теперь избавляюсь таким жестоким образом.
– Не реви. – Беру телефон, выискиваю номер Фархата и звоню.
– Чех, шайтан, мы же все обсудили! – начинает он без приветствия.
– Не ссы, не из-за племянницы звоню. Фотку тебе отправляю. Глянь. – Быстро скидываю ему единственное имеющееся у меня в телефоне селфи куклы. – Как?
– Сладкая, – отвечает он после паузы.
– Считай ее моей компенсацией. Хорошая девчонка.
– Погонять даешь?
– Гонять ты будешь лысого, если хоть раз обидишь ее. Я знаю, как ты падок на красивых кукол. А еще знаю, своих баб не обижаешь. Глядишь, сойдетесь характерами. Уж она-то точно в твоем вкусе.
– С беременной не проканало, потертую отдаешь?
– Фара, я в курсе, какая в вашей семье грызня за империю отца затевается. Шаман уже стар, сдает. Четыре сына жаждут кусок побольше. Но ведь он самый жирный куш тому отвалит, кто первый женится.
– Ага, – вздыхает тот, – если невеста его устроит. Твоя пузатая как-то слабовата на эту роль.
– А модель, которую хочет итальянский мир моды?
Фарик замолкает. Обдумывает.
– Ее хочет итальянский мир моды?
– Захочет, – отвечаю. – Гарантирую.
– Жақсы. Кидай номер. Познакомлюсь.
Отключаюсь, отправляю ему ее номер и пишу: «Зовут Кристина».
– Успокоилась? – перевожу взгляд на нее. Так и стоит на коленях. Слезы утирает. – Не бойся, одна не останешься. По рукам тоже не пойдешь. Фархат за свою женщину горой встанет. Молодой, богатый, образованный. С ним тебе интереснее будет. Может, замуж выйдешь.
– А ты?
– Не пропаду.
– Ромочка! – Со всхлипом подрывается с места и виснет у меня на шее. Уткнувшись в грудь, рыдает крокодильими слезами. – Спасибо тебе. Ты такой хороший.
Тебе спасибо, кукла, за щекотушки.
– У бабули моей племянницы развитый свадебный бизнес в Милане. Поступит предложение – не отказывайся. Две-три фотосессии для какого-нибудь даже мелкого журнала – это уже хорошая основа для будущего. Мужикам отбоя не будет.
Она молча кивает, поскуливая. Глажу ее по голове и отстраняюсь.
– Ну все, пора мне.
– Ром, а мы еще увидимся? – жалобно спрашивает на прощание.
– Не думаю, что это нужно. Но если обидит кто – звони Булатову. Разберемся.
Ухожу от нее. Теперь навсегда. Сжигаю все мосты не только с куклой, а со всеми женщинами. Пропал интерес, угасли инстинкты. Чувствую себя овощем. Тело наполовину живо, душа наполовину сгнивает. Хреново до желчи на языке.
Плюхнувшись на сиденье машины, захлопываю дверь и с рычанием кулаком ударяю по панели.
– Не встал? – лениво спрашивает Фаза.
– Издеваешься? – цежу, покосившись на него.
Зубами скриплю, глядя, как небрежно он заводит тачку и выруливает со двора. Неисправимая деревяха со схемами вместо мозгов в голове.
– Вы, босс, напрасно зло на нее держите. Всем ошибаться свойственно. Может, училка ваша не тот выбор сделала и пожалела уже. Может, я что-то не так понял. Что ж вы сразу в панику? Не разобравшись, не объяснившись.
– Ты конкретнее выражаться можешь? – Перевожу взгляд на окно, плевав, куда он везет меня. Лишь бы подальше от самого себя.
– В ресторане училка ваша от силы три минуты провела. Явилась туда не в платье, а в джинсах и свитере. В кино она одна ходила. Городецкий сорока минутами позже подтянулся. А сейчас меня известили, что Дарья Николаевна сегодня заявление на развод подала. Получается, зря вы вспылили.
– Ты что, сука, мелешь? – шиплю, снова взглянув на него.
Фаза сворачивает на автомагистраль и набирает скорость, везя нас из города.
– Пытаюсь донести до вас, что нельзя слепо верить всему, что я вам говорю. Ваша слабость в том, что вы открыты тем, кому доверяете. А доверять в наше время никому нельзя, даже себе. Особенно себе, – уточняет он, бросив на меня беглый взгляд и опять сосредоточившись на дороге. – Главный наш враг – мы сами. Думаем, что все под силу, клятвы даем, по принципам живем. А потом бац – и тебя ломает. Просыпаешься однажды и понимаешь – пиздец котенку.
– Котенку? – усмехаюсь. – Котенку… Котенку, мать твою…
Фаза съезжает на обочину, включает «аварийку» и, еще раз взглянув на меня, выходит во тьму, рассеивающуюся светом фар.
У меня все мышцы накаляются. Сверлю его спину взглядом, открывая бардачок. Пусто. Вынул ствол, падла.
Усмехаюсь, открывая дверь. Выхожу, приподнимаю воротник пальто, вздыхаю.
– И что дальше? – спрашиваю как можно ровнее.
Фаза разворачивается, обходит капот, чтобы мы оказались по разные стороны, осторожно вынимает пушку из кобуры и кладет прямо в центр.
– А теперь, босс, мы поговорим. А потом либо поубиваем друг друга голыми руками, либо один из нас застрелит другого, либо придем к единому соглашению и живыми вернемся к своим любимым женщинам.
– Гнида ты, Фаза, – выплевываю гневно. – Ловко путал меня. Я же на тебя впервые подумал, когда ваши переписки с Лучианой лопатил. Хронической лаконичности твоей там слишком много. Но выбил это из башки, пока Бабочка не проболталась, как вы сына назвать хотите. Тебе Артем Никитич роднее отца был. И даже потом я присматривался, обдумывал, искал, за что ухватиться. Не мог же ты так со мной поступить. А ты, гад, не сдавался, держал позиции.
– Жаль, что история с Себастьяном вас ничему не научила.
– То есть приравниваешь себя к нему?
– Предатель – он и есть предатель. Один больше, другой меньше. Какая разница? – Он пожимает плечами. – Грешен я перед вами, оправдываться не собираюсь. Проявил слабость. Думал, пройдет. Ошибся. Полюбил. Я знал, что вы догадались. Начеку был. Спрашивал себя, когда же ствол к башке моей приставите? Не приставили. Либо училка отвлекла, либо я ценнее, чем на первый взгляд кажется.
– Считай, училка, – шиплю.
– Значит, дорога она вам. Больно, босс, от препятствий на пути к ней? Внутри горит, да? Выворачивает от осознания, что полностью вашей быть не может?
