Хлопаю его по плечу и морщусь. Опять ладонь заляпал. Поливаю руку и ботинки остатками воды и ухожу из клуба.
Теперь мне полегчало. Одыбается – выполню обещание. В растение превратится – с удовольствием наслажусь его жалким существованием. Сдохнет – ему же лучше. Плевать! Как бы то ни было – хрен он больше рискнет в сторону моей Бабочки взглянуть. Никто не рискнет.
Возвращаюсь в машину, уже уверенней вывожу ее с парковки, окрыленно направившись назад домой. Фаза придет в бешенство: это же сколько грязи за мной теперь прибрать надо! Но как мужик мужика он должен меня понять! Не мог я иначе. Он же не смог.
Километрах в полутора от дома, еще не въезжая в поселок, приходится резко притормозить, потому что посреди дороги, будто смерть, стоит какая-то старуха.
Твою ж мать! Давлю по тормозам, со свистом скользя по асфальту. Она что, блядь, помирать вышла?!
Выскакиваю из машины, всплескивая руками:
– Мать, ты чего?
– Да я, милок, заблудилась малька, – скрипит она.
– Садись, – киваю ей на тачку. – Отвезу, куда скажешь.
По-хорошему, послать бы ее, но вдруг это знак свыше: отхерачил Городецкого – помоги несчастной старушке.
Открываю для нее заднюю дверь и в нетерпении жду, пока она доковыляет.
– Хороший ты… Добрый… – улыбается, подойдя ко мне.
Низкая, худая, сгорбленная. Но такая знакомая, будто родную бабку встретил.
– …но внучка моего сгубил! – уже без улыбки добавляет она, и я чувствую внезапное жгучее покалывание под ребрами.
Опускаю лицо. На майке расползается темное пятно. Из моего брюха торчит рукоять ножа. Старуха делает шаг назад и безумно смеется со слезами на глазах:
– За Себку, царство ему небесное…
Глава 33. Дарья
«Царство ему небесное», – вот что я слышала бы сейчас, не окажись на Саше бронежилета. Но мы живы. Я сплю в теплой, мягкой постели. Обо мне заботятся. Меня защищают.
Просыпаюсь от всколыхнувшегося в памяти выстрела. В комнате царит полумрак. Я тяжело дышу, озираясь по сторонам. Шея ноет. Дотягиваюсь до графина на тумбочке и наливаю себе воды. Глотать больно. Меня хоть и напичкали обезболивающими, но доктор предупредил, что несколько дней боли в шее, горле, затылке и позвоночнике неизбежны.
Возвращаю стакан на тумбочку и вижу телефон Чеховского. Поворачиваюсь корпусом, чувствуя себя бревном, но постель пустая. Может, вышел? Принимает душ? Или в конце концов, в туалете? Где он еще может быть в три ночи?
Сравнив время на его телефоне с временем на настенных часах, все-таки вылезаю из постели. Неуютно мне в одиночестве, а кровать холодная. Получается, Чеховской либо давно ее покинул, либо даже не ложился.
Надев халат и тапки, выхожу из комнаты. В доме тихо. Слышны лишь бульканья аквариумов и тиканье часов, а мои шаркающие шаги каким-то зловещим эхом отдаются от стен коридора.
Спускаюсь на первый этаж, заглядываю в гостиную, в бильярдную, в каминную. Кабинет Чеховского заперт. Скребусь тихонько, но в ответ тишина. Дом спит, одна я тут шатаюсь как привидение.
Подходя к кухне, решив сделать себе еще ромашкового чаю, замечаю полоску света на полу. Дверь приоткрыта, слышны приглушенные голоса.
– Почему ты все решаешь? – спрашивает Саша. В этот раз его голос не колется, не морозит. Он необыкновенно будничный, приземленный. – Это и мой сын.
– У тебя нет вкуса, – ворчит Лучиана.
Я подкрадываюсь к двери и по-шпионски заглядываю в проем. Парочка крутится у стола, заваленного овощами. Саша режет помидоры, а Лучиана крошит зелень.
– Я хочу фиолетовую детскую. И точка! – ставит его перед фактом наша беременная принцесса.
– Спасибо, что не розовую, – бурчит Саша, ссыпая кубики томата в салатницу.
– Блин… Не хочу салат…
– Ты издеваешься? – Он вздергивает бровь, осуждающе взглянув на поморщившуюся Лучиану. – Ты разбудила меня посреди ночи заявлением, что умрешь, если сейчас же не съешь гребаный салат.
– Чаю хочу. С козьим молоком.
– О, ну это другое дело. Сейчас только козу подою. – Саша всплескивает руками, и мои губы трогает улыбка. Так забавно наблюдать за ними. Становится легко, тепло.
– Коть, ну не сердись, – тянет Лучиана, запустив руки за его спину. – Могу же я немножко покапризничать? Между прочим, ты мой должник. Столько нервов вытрепал мне своими схемами по завоеванию расположения босса.
– Ты засранка, ты в курсе? Бесстыжая, неблагодарная, противная засранка, – он произносит это без малейшего намека на грубость. Смакует, как сладкий комплимент, обнимая и притягивая Лучиану к себе.
– Это не отменяет того факта, что ты меня любишь, – посмеивается она, подтягиваясь на носках и кончиком носа трясь о нос Саши. – Ко-о-отя…
– Ну хватит, – смеется он. Беззаботно, искренне. Я и не знала, что он умеет смеяться.
Боже, какая красивая пара. А ведь они сейчас в том возрасте, в каком были мы с Чеховским, когда познакомились. Только они не потеряются двенадцать лет.
– Перестань, Лу. Я и так еле держусь.
Ее рука шаловливо юркает вниз, и я от стыда отворачиваюсь.
– Чувствую, – хихикает она. – Но это дело поправимо.
– Тебе нельзя. Не будешь слушаться доктора, отправишься в стационар. Я не шучу.
– Ой, Коть, как будто есть только один способ удовлетворить тебя.
– Опять совращаешь меня? – мурчит он. Ну точно – Котя!
Я зажмуриваюсь, поджав губы. Бежать надо отсюда, пока я не стала свидетельницей чужого интима.
– Кончай, Лу. Если это застукает твой дядюшка…
– Да он дрыхнет без задних ног. Или сторожит сон Даши.
В меня будто снова выстрелили. Срываюсь с места и вторгаюсь в запретное царство. Лучиана, к счастью, не на коленях, а Саша по-прежнему в штанах. Мне хоть отворачиваться не приходится и извиняться.
– Саш, Ромы нет! – заявляю я, задыхаясь от дурного предчувствия.
Они с Лучианой переглядываются. На лицах обоих появляется тревога. Саша хватает со стола рацию и связывается с охраной. Ему докладывают, что Роман Алексеевич периметр не покидал.
– Каждый угол осмотреть! – отдает он команду и шагает к двери. На секунду задерживается, смотрит на меня и Лучиану и говорит: – Присмотрите друг за другом.
– Какой же паскудный день, – ругается Лучиана. – Поможешь мне доделать салат?
Мне совсем не до салата, но кажется, это единственная возможность отвлечься. Не оставлять же беременную девушку голодной.
– А вдруг он узнал, кто стрелял, и отправился мстить? – вслух размышляю я, перемешивая овощи в оливковом масле.
