Кайл тянется к Озу, собираясь ему помочь.
– Нет! – кричит Мо.
Кайл замирает, поворачивается к ней.
– Оставь его, – говорит Мо.
Оз пинается и вопит, но Мо права. Это не жестокость, а необходимость. Сейчас всем не до Оза, так что ему лучше остаться на своем месте. Кайл отворачивается от Оза, пытается помочь Мо расстегнуть ремень. Сейчас им всем тепло из-за адреналина, но буквально через пару минут они замерзнут. Лобовое стекло фургона разбито, по салону вольно гуляют ветер и метель. Папа присыпан снегом, мое мертвое тело уже наполовину скрылось под белым покрывалом.
Мама вытаскивает телефон.
– Черт, – говорит она, и по ее лицу разливается страх. Телефон не ловит. Дядя Боб сглатывает, вытаскивает свой телефон, качает головой.
– Надо перенести его назад, – говорит мама, быстро оценив ситуацию и сделав вывод, что теперь их главный враг – холод.
Папа кричит, пока мама с дядей Бобом, Вэнсом и Кайлом высвобождают его и перетаскивают назад. Его кладут на стену над сиденьем. Он в очень плохом состоянии: все лицо изрезано, джинсы насквозь промокли от крови. Мама и дядя Боб опускаются рядом с ним на колени, Вэнс возвращается к Хлое, а Кайл пробирается к Мо и снова пытается ее освободить.
– У меня в сумке есть ножницы, – говорит тетя Карен.
Кайл ползет к гигантской сумке тети Карен, улетевшей вперед вместе со всеми остальными вещами, и принимается в ней рыться. Он вытаскивает из сумки целую гору самых разных, мыслимых и немыслимых вещей – косметику, бумажные платки, антибактериальные салфетки, две пачки крекеров, мобильный телефон, записную книжку, пакет «M&M’s», упаковку благодарственных записок – и наконец достает маленькие маникюрные ножнички. Он спешит обратно к Мо и разрезает ее ремень.
Оказавшись на свободе, она тут же пробирается мимо него в кабину. Кайл следует за ней. Увидев меня, Мо с криком отшатывается. Кайл подхватывает ее, отворачивает, прижимает ее лицо к своей груди, пытается оттащить обратно, в конец фургона. Но она отказывается. Вырвавшись из его объятий, она снова подбирается ко мне, берет меня за руку. Она тихо шевелит губами, разговаривает со мной, а по ее лицу текут слезы, и я уже скучаю по ней так сильно, словно мне надвое разорвали сердце, и плачу вместе с ней, отчаянно желая, чтобы все это оказалось лишь дурным сном.
Хлоя открыла глаза. Она забрала у Вэнса шарф и теперь сама прижимает его к ране, потрясенно оглядываясь по сторонам. Она смотрит на лежащего рядом с ней папу, потом поворачивается к кабине, и у нее в глазах встают слезы. Губы дрожат, и она сжимает их, чтобы не разрыдаться. Бинго жалобно тявкает. Хлоя смотрит на него.
– Вэнс, освободи Бинго, – просит она.
Вэнс вытаскивает пса из железных объятий Оза, и тот принимается вопить еще громче: его лицо краснеет как помидор от ярости и оттого, что он уже давно висит вниз головой.
Кайл смотрит на Оза. Я вижу, как сильно ему хочется освободить моего брата. Он сжимает зубы, напрягает все мышцы, унимая желание помочь.
– Что думаешь? – спрашивает мама у дяди Боба. Тот стоит на коленях возле папы, изучая его раны.
У дяди Боба бегают глаза. Он явно не представляет, что делать с подобными травмами. Он стоматолог, но даже не врач, а специалист по косметическому лечению, а то, что он видит перед собой, не имеет ничего общего с отбеливанием зубов или винирами. И все же он, выдержав весьма красноречивую паузу, довольно убедительно говорит:
– Нужно вправить ногу и остановить кровотечение.
Не знаю, что заставляет его произнести эти слова – его самолюбие или сила духа: то ли он слишком самонадеян и не может признать, что не знает, как быть, то ли пытается утешить женщин. В любом случае я ему благодарна. Его уверенный тон всех успокаивает: даже Оз перестал вопить и теперь лишь тихо скулит, свисая с потолка.
В хвосте фургона сидят Натали и тетя Карен. Они сжимают друг друга в объятиях, но обе уже дрожат от холода. Мо тоже дрожит, и мне хочется сказать ей, что нужно уйти назад, туда, где теплее, но она так и сидит возле меня, держит меня за руку и плачет.
Я никак не могу повлиять на происходящее, и мне остается лишь наблюдать. Это бессилие – самая отвратительная, самая ужасная пытка. Пожалуйста, умоляю я, помоги им. Но если даже где-то в этом новом мире и есть Бог, сейчас он так же невидим, как и в мире живых. Мои мольбы остаются без ответа. Мо, иди назад.
Мо не реагирует, но Кайл берет дело в свои руки. Не знаю, слышит ли он меня или просто понимает, что может помочь. Так или иначе, он наконец подползает к Мо и осторожно оттаскивает ее от моего тела, прочь от гудящего и бушующего ветра.
Дядя Боб тянет папу за искалеченную ногу. Папа орет так, что дядя Боб тут же опускает руки. Бахвальство мгновенно сменяется паникой.
– Может, лучше оставить все как есть, – бормочет он.
Вот наконец неприкрытая правда. Дядя Боб зарабатывает тем, что дарит людям красивые улыбки. Он готов к происходящему не больше, чем все остальные в фургоне.
7
Первоначальный шок проходит, и они начинают осознавать, как в действительности обстоят их дела. Они застряли в дремучем лесу, на морозе, безо всякой надежды на помощь. Я мертва. Папа очень плох. У дяди Боба повреждена левая лодыжка. Хлое нужно наложить швы. Возможно, есть и другие повреждения, которых они просто еще не заметили.
Лобовое стекло разбито, и по фургону гуляет ветер. Холод пугает всех куда сильнее, чем травмы. Лучше всего к непогоде готовы Кайл и Оз: на обоих полный комплект лыжной одежды, зимние ботинки, перчатки. Мо одета хуже всех: ее тонкая шерстяная куртка, дырявые джинсы и модные сапоги совершенно не греют. Она дрожит от холода в конце фургона, рядом с тетей Карен и Натали. Мать и дочь крепко держат друг друга в объятиях, Натали тихонько скулит, тетя Карен утешает ее, приговаривая, что все будет в порядке.
– Что будем делать? – спрашивает Вэнс. – Кто пойдет за помощью?
Все смотрят на мою маму, но тут слышится папин голос. Папа цедит сквозь сжатые зубы:
– Никто. Надо продержаться до утра.
Всех в фургоне охватывает паника. Еще нет и семи, до утра не меньше двенадцати часов.
– Ни хрена подобного, – говорит Вэнс.
Вступает тетя Карен:
– Вряд ли мы сможем ждать так долго. Здесь слишком холодно.
– Придется, – говорит папа. Он дрожит, но скорее от боли, чем от мороза. – Там кромешная тьма и метель. Не понять, где верх, а где низ.
– Верх наверху, а низ внизу, – парирует Вэнс. – Вы как хотите, а я тут всю ночь сидеть не стану.
– Вэнс, Джек прав, – говорит мама. – Надо дождаться рассвета.
– Я хочу есть, – говорит Оз, все еще висящий на ремне безопасности.
– Тебе придется подождать, – безучастно говорит ему мама.
