– Через час?! – вскрикивает мама, перебивая его. – Что значит «через час»? Там мои дочь и сын. Вы не можете прервать операцию и ждать до утра.
Она ни слова не говорит про Вэнса.
– Миссис Миллер, мы делаем все возможное, чтобы найти Хлою, Оза и Вэнса.
От напоминания о том, что не только ее дети потерялись в зимнем лесу, мама вздрагивает. Меня не удивляет, что она забыла про Вэнса. Я сама не думала о нем с прошлой ночи, меня занимали лишь Хлоя, Мо, Оз, папа и мама: только мое, мое, мое. На всех остальных просто не осталось сил.
– Я должна помочь, – говорит мама и пытается встать.
– Миссис Миллер, вы очень поможете, если просто позволите нам делать свою работу и будете рядом на случай, если вы понадобитесь. Прямо сейчас мне нужно побольше узнать о вашем сыне. Расскажите все, что поможет нам его найти, выяснить, почему он ушел вас искать.
– Он ушел меня искать?
– По словам Боба, именно так все и было. А теперь расскажите мне про Оза чуть подробнее.
Мама закрывает лицо ладонями, упирает локти в колени. Я не понимаю, действительно ли Бёрнс хочет что-то узнать у мамы или просто пытается ее отвлечь, но это хорошая мысль – дать маме конкретную задачу. Так она сможет на чем-то сосредоточиться и не сойдет с ума. Она на миг задумывается, а потом начинает говорить, и ее слова меня просто ошеломляют.
Мама никогда не смотрит на Оза, по крайней мере так кажется, но сейчас она описывает его в мельчайших подробностях. Не знаю, как и когда, но она за ним наблюдает. Сидя перед Бёрнсом с закрытыми глазами, она говорит, что у него родинка под левым ухом, на запястье родимое пятно, по форме похожее на Калифорнию, на виске шрам после того, как два года назад он упал с велосипеда, а волосы растут так, что всегда ложатся влево. Она знает, что на нем шерстяные носки – один серый, другой коричневый, потому что коричневый носок тоньше, чем серый, а ступни у Оза разного размера, но ему нравится, чтобы ботинки сидели на нем одинаково. Она уверена, что он пойдет не вверх, а вниз, с холма, потому что это покажется ему разумным. А еще она уверена, что он попытается спрятаться, если спасатели к нему приблизятся.
На ее глазах выступают слезы, когда она говорит, какой он сильный, и предупреждает Бёрнса, что спасателям нельзя подходить к Бинго, не спросив разрешения у Оза. Оз яростно защищает тех, кого любит. Она описывает его так живо, что я словно вижу в ее словах своего брата. Ее голос дрожит от гордости, когда она описывает, какой Оз добросердечный, и смягчается, когда она рассказывает о его преданности. Как же мне хочется, чтобы ее сейчас услышал папа, чтобы обо всем этом знал Оз!
22
Я смотрю на отважных спасателей в ярко-оранжевых куртках: они собрались у края парковки, ожидая приказа рассредоточиться и начать поиски. Их больше десяти, они стоят спиной к ветру, порывы которого швыряют в них снег и град. Их голоса тонут в реве метели. Никто не жалуется, никто не готов сдаваться. Когда им сообщают, что операция приостановлена из-за непогоды, я чувствую их отчаяние. На телефонах у всех этих людей сохранены фотографии Вэнса, Хлои и Оза. Никто из спасателей не хочет, чтобы они провели в лесу еще одну ночь. Все скрепя сердце расходятся к джипам, на которых приехали к поисковой базе.
Услышав от Бёрнса новость о том, что спасательную операцию придется отложить до утра, мама вырывается, явно собираясь самостоятельно ринуться на поиски. На помощь шерифу сбегаются трое полицейских.
– Успокоительное! – рявкает Бёрнс подоспевшему врачу.
Глаза у мамы широко распахнуты, она яростно отбивается. Врач достает шприц и втыкает иглу маме в бедро, прежде чем она успевает его отпихнуть. Она почти сразу тяжело оседает у него на руках. Ее переносят в машину скорой помощи, ремнями пристегивают к носилкам и увозят в больницу.
Я испытываю облегчение. Мама не спала больше полутора суток.
23
Я отправляюсь в больницу Биг-Бэра проведать Мо.
Онемение. Врач все повторяет и повторяет это слово: «Будет покалывать, в ближайшие несколько дней вы, возможно, не будете чувствовать…»
Как бы мне хотелось, чтобы эти слова относились только к пальцам на руках и ногах у Мо. Но Мо онемела вся целиком – и изнутри и снаружи. Она кивает в ответ на вопросы врача и выполняет его простые команды, но не говорит ни слова. Зрачки у нее размером с булавочную головку. Пока врач ощупывает и простукивает все ее тело в поисках повреждений, она, словно тряпичная кукла, буквально висит у него на руках. Медсестра предлагает валиум, но врач качает головой. Может, позже, если понадобится. Врач хочет, чтобы она не принимала никаких препаратов, пока ее тело полностью не согреется.
Травмы Мо ограничиваются повреждениями от мороза. Температура тела упала на несколько градусов ниже нормы, губы распухли и растрескались, уши покрыты волдырями, на обмороженные ступни и ладони наложены шины и повязки. Видя, что она сидит в тепле и безопасности, завернутая в подогреваемое одеяло, я любуюсь ее красотой и испытываю невероятное облегчение при мысли о том, что теперь о ней позаботятся.
В палату врывается миссис Камински. Мо медленно поднимает на нее глаза.
– Мамочка, – бормочет она, и в этот же миг всю ее пробирает страшная дрожь: она начинается с губ и почти сразу охватывает все тело.
Миссис Камински обнимает ее, крепко держит, стараясь утешить, целует Мо в лоб, снова и снова повторяет, что она здесь, что все будет в порядке.
– Тише, тише, доченька, – говорит миссис Камински и осторожно укладывает Мо на кровать.
Она подтыкает одеяло, со всех сторон укутывает свернувшуюся калачиком Мо и поет ей по-польски колыбельную, которую пела, когда мы с Мо были еще совсем маленькими. Через несколько минут Мо закрывает глаза, начинает дышать ровнее. Миссис Камински продолжает петь. Она придвигает стул к кровати, садится и все поет, поет, поет.
Час спустя Мо, не просыпаясь, меняет позу. Когда она всхлипывает и зовет меня по имени, я, не выдержав, ухожу.
24
Папа в операционной. Вокруг него собралось больше десятка врачей и медсестер в халатах и масках. Папина голова забинтована, во рту дыхательная трубка. Хирург, стоящий слева от операционного стола, возится с чем-то в районе папиной груди, хирург справа вскрывает ему живот чуть выше бедра. Правая нога в лонгете, кожа вокруг зияющего отверстия, которое проделала сломанная бедренная кость, очищена, но рана не закрыта. На ладони и ступни наложены шины и повязки – такие же, как у Мо.
Не нужно быть врачом, чтобы понять, что папа в ужасном состоянии. С тех пор как вертолет вывез его с места аварии, прошло уже четыре часа, но кажется, что хирурги едва начали работу. У них впереди долгая бессонная ночь.
25
Я решаю навестить Бёрнса, узнать о плане поисков на завтра, и с изумлением обнаруживаю себя в палате у дяди Боба, тети Карен и Натали. Бёрнс представляется, и дядя Боб, не вставая с кровати, жмет ему руку. – Как остальные? – спрашивает дядя Боб.
