Пушистый мячик летит в сторону, отскакивает от стенки и выкатывается через незапертую нижнюю половину голландской двери, ведущей к клеткам, в которых держат собак. Я с ужасом смотрю, как Финн протискивается сквозь дверь вслед за мячиком. Хлоя сосредоточенно смотрит в бумаги, не замечая ничего вокруг.
Финн на миг замирает и прыгает вперед, на свой неуловимый пушистый мячик, но тот снова выскальзывает у нее из лап и катится дальше по проходу, прямо в клетку к немецкой овчарке – свирепому Ганнибалу. Финн прыгает за ним и легко пробирается между прутьями клетки.
Рычание. Писк. Шерстка у Финн встает дыбом, но даже теперь, когда она вся ощетинилась, она все равно не больше мячика для софтбола. Ганнибал скалит зубы, другие собаки, словно очнувшись, громко, заливисто лают. Мгновение спустя Хлоя подлетает к клетке Ганнибала, хватается за щеколду.
– Стой! – кричит Эрик.
Он вбегает в помещение со двора. Хлоя смотрит на него, и я вижу, как у нее на лице мелькает зловещая тень. Она отодвигает щеколду и входит в клетку. Потом берет на руки Могучую Финн и поворачивается лицом к овчарке, щурит глаза, словно бросая псу вызов. Ганнибал припал к земле, шерсть у него на загривке топорщится. Рядом с ним на пол падает ведро, и пес поворачивает голову.
– Ко мне, Лектер, – говорит Эрик, заходя в клетку.
Он держится как можно дальше от Хлои. Ганнибал следит за ним, злобно рыча.
– Хлоя, уходи, – шипит Эрик и взмахивает рукой перед носом пса, отвлекая его. – Вот так. Смотри, псина, хочешь вот это? – Он приглашающе шевелит пальцами перед носом Ганнибала.
Хлоя выбегает наружу с Могучей Финн на руках, распахивает дверцу клетки и встает за ней как за щитом. Ганнибал отворачивается от Эрика и переводит глаза на дверцу, за которой ему мерещится свобода: в конце прохода между клетками сияет залитый солнцем двор приюта. К счастью, Ганнибал решает выбрать свободу. Он пулей вылетает из клетки и мчится на улицу.
Хлоя бежит следом, захлопывает за ним дверь во двор и бегом возвращается к клетке. Эрик падает на колени.
– Вот черт, – говорит он.
Он садится на пол, пытась отдышаться. Хлоя все еще держит в одной руке Финн. Другой рукой она помогает Эрику подняться. Когда он встает, она притягивает его голову к себе, касается лбом его лба.
– Спасибо, – говорит она.
Он отстраняется, с мрачным лицом берет ее за подбородок, смотрит ей прямо в глаза.
– Больше так не делай, – говорит он.
– Не говорить спасибо?
– Не испытывай меня.
Хлоя с решительным видом пытается высвободиться, но он ее не отпускает. Он крепко держит ее, сверля взглядом.
– Я всегда буду рядом, – говорит он. – Но не факт, что в следующий раз мне так повезет. Поэтому больше так не делай.
Она опускает глаза, кивает, а он притягивает ее к себе и сжимает в объятиях.
* * *
Хлоя уезжает из приюта, завозит домой Могучую Финн и едет в центр. Она покупает в «Старбаксе» карамельный фраппе и идет на пляж.
На первый взгляд кажется, что в городе все по-прежнему, но я все-таки вижу перемены. Место пиццерии «У Анджелино» заняла новая бутербродная, там, где раньше был серферский магазин «Хёрли», теперь арт-галерея. Выставленные в витринах плавательные шорты в этом году чуть короче, чем в прошлом, а все бикини сшиты из неоново-розовой или неоново-голубой ткани. Жизнь идет своим чередом.
Хлоя минует мороженицу, и я представляю себе запах свежеиспеченных вафельных рожков, вкус мятного мороженого. Подросток, решивший полакомиться бананом в шоколаде, замечает изуродованную Хлоину руку и таращится на мою сестру. Хлоя машет ему, паренек краснеет как рак и убегает.
День сегодня чудесный. В небе висят пухлые весенние облака, похожие на попкорн, солнце отражается в океанской глади, теплый ветерок шепчет, что скоро наступит лето. Вдоль берега к югу плывет с десяток яхточек, на пляже загорают и плещутся в волнах сотни туристов, щедро перемазанных кремом от загара.
Хлоя переходит дощатую дорожку, идущую вдоль пляжа, садится на песок, бросает взгляд на океан, а потом поднимает голову к солнцу, подставляя лицо под его яркие, теплые лучи.
И в этот миг я чувствую, как она меня отпускает, как связь между нами слабеет и Хлоя медленно, с легкой улыбкой отдаляется от меня. Не стирая катящуюся по щеке слезинку, она подносит ладонь к губам и посылает мне прощальный воздушный поцелуй.
92
Она стоит перед нашей входной дверью. Ей явно неловко, и она пристально смотрит в землю, переминаясь с ноги на ногу. На ней кашемировый свитер и широкие брюки в елочку, словно позаимствованные из какого-то другого времени, предназначенные для какого-то другого места.
– Джойс? – говорит мама, с любопытством глядя на миссис Камински.
Мама Мо держит в руках большой коричневый конверт, вроде тех, что продаются на почте, с пузырьками на внутренней стороне. Судя по тому, как миссис Камински держит этот конверт, в нем лежит что-то важное. Интересно, что там.
– Зайдете? – спрашивает мама, открывая дверь пошире.
Миссис Камински качает головой и еще крепче вцепляется в конверт, так что он мнется.
– Я не сразу поняла, – говорит она, бегая глазами по сторонам и старательно не глядя на маму.
Она говорит так тихо, что маме приходится нагнуться вперед, чтобы расслышать ее слова. Мама распрямляется и наклоняет голову набок, а миссис Камински протягивает ей конверт. Мама его не берет и даже делает шаг назад, так что конверт нелепо повисает в пустоте между ними.
– В больнице, – продолжает миссис Камински, – меня спросили, что делать с вещами, в которых Морин туда привезли.
Я вижу, как мама застывает, но миссис Камински этого не замечает. Она слишком сосредоточена на том, ради чего пришла.
– Я не обратила внимания. Не сразу поняла, – повторяет она.
Конверт слишком маленький, одежда бы в него точно не влезла. Он размером с листок бумаги и толщиной не больше пальца.
– Я сказала им, чтобы они все выбросили, – говорит она. – Чтобы ничего не возвращали. – Ее голос надламывается, и я понимаю, что она едва сдерживает слезы. – Мне не хотелось держать в доме воспоминания о тех ужасных днях.
Мама скрещивает руки на груди. По ее мрачному виду я понимаю, что больше всего на свете ей сейчас хочется, чтобы миссис Камински поскорее ушла. По левой щеке миссис Камински стекает слеза. Она утирает ее свободной от конверта рукой.
– Я обнаружила это только сейчас, – говорит она и еще дальше вытягивает руку с конвертом, все еще не глядя на маму. – Муж забрал это из больницы и оставил у себя на работе… – Она замолкает, рука с конвертом дрожит.
Спустя пару секунд, поняв, что мама и не думает забирать у нее конверт, миссис Камински прижимает его к груди и открывает. Она вытаскивает из него листок бумаги и мой мобильный телефон. Мама отшатывается при виде темно-синего чехла с фосфоресцирующей надписью: «Все мы черви. Но мне кажется, что я – блистательный червь».
