Триен вздрогнул, вскинул голову, встретился взглядом с призраком. Девушка была права, и шаман осознал это исключительно отчетливо. Красивая картинка покоя, достойного посмертия для всех воплощений Санхи и для себя рассыпалась трухой, пахнула прелым деревом и гнилью.
— Ты добрый, но очень доверчивый, — в голосе Льинны слышалось неприкрытое сочувствие, и даже показалось, она жалеет, что не может обнять Триена. — Не делай глупостей. Не доверяй Заплечному. У него всегда, всегда своя игра, в которой ты даже не главная фигура.
— Но Алима не справится без меня.
— Один из немногих раз, когда я с Заплечным согласна, — хмыкнула девушка. — Она тебе никто. Это, кстати, тоже ослабляет значение самопожертвования, о чем он тебе не сказал. Пока ясно лишь одно: она ему почему-то интересна. Я на твоем месте попробовала бы поторговаться. Он может дать за нее что-то посущественней посмертия, путь к которому сам же и разрушил.
— Это же Зеленоглазый, — Триен с сомнением покачал головой. — Не думаю, что он станет торговаться.
— Это же Зеленоглазый, — улыбнулась Льинна. — Конечно, станет. Так ведь интересней. Выше нос, Триен. И помни, если цена тебя не устроит, ты всегда можешь отказаться с ним играть. Ты ничем ему не обязан, ничего ему не должен. Помни об этом всегда. Тебе и тридцати нет. У тебя может быть чудесная и долгая жизнь, семья, дети. Как у твоего брата. Ты хороший человек, ты используешь дар и знания на добрые дела. К концу своей долгой жизни ты заслужишь полноценное посмертие, обретешь покой. Какой толк в бессмысленной и преждевременной смерти, к которой тебя подталкивает Заплечный?
Костер вспыхнул в последний раз, в темноту взметнулись искры — призрак исчез. Триен чувствовал, как за прошедшие после захода солнца часы остыла земля, вдохнул пахнущий росой и ночной прохладой воздух, отгоняя неприятный полынный дух. Зябко запахнул плащ. Из-за опустошенного резерва холод пробрался к самым костям, на сердце было тяжело. Многие откровения, ставшие очевидными после разговора с Льинной, затапливали все естество и мысли горечью, выжигали чувства. Из-за щемящей пустоты на глаза наворачивались слезы, болезненный ком встал в горле.
Не такой Триен представлял свою жизнь, в которой не избавиться от постоянного ощущения иных воплощений Санхи. Даже повязка с рунами и перьями не всегда спасала от чужих голосов и не своих мыслей.
Не таким он видел посмертие, которое с каждым ударом лишенного надежды сердца все больше казалось долгим скитанием в утратившем краски мире. Подумалось, что у призрака многократно перерожденного шамана даже не будет своего дома, ведь владения защищены от вторжения мертвых. Придется пару десятков лет ждать, пока истощатся заклинания, чтобы обрести хоть подобие покоя.
Прекрасные, жизнеутверждающие картины.
Триен устало потер лицо, снял ритуальный головной убор с золочеными рогами. Шее и плечам стало легче, и это незначительное улучшение придало шаману сил. Он поднялся и, с трудом переставляя ноги, поплелся в дом, в тепло. Простудиться и заболеть было никак нельзя.
ГЛАВА 12
Проснулась среди ночи от ужасного холода. Замерзла так, что зуб на зуб не попадал. На ощупь добравшись до ларя с одеждой, вытащила оттуда второе одеяло и толстые шерстяные носки. Они болтались на ногах, но доходили почти до колена и грели, и это было важней всего. Забившись под два одеяла, растирала озябшие плечи, пыталась не дрожать и заставить себя положить больную руку в прохладный кокон примочки. Здравый смысл и страх навредить руке победили озноб, холодная ткань обняла пальцы, а я в который раз поблагодарила Его за то, что послал мне Триена.
Все мои представления о шаманах разбивались о его улыбку и доброжелательность. Но я дала себе зарок быть настороже и помнить, что у рассказов о шаманах есть основа. Слухи о частях тел мэдлэгч, использованных в зельях, не родятся на пустом месте. Не с чистого неба появились и сведения о том, что шаманы — отличные проклинатели, ничуть не уступающие нашим неспособным перекидываться мэдлэгч. Я даже допускала, что мощь северян была больше силы соотечественников, иначе каганатцы не признали бы врагов равными себе.
Стараясь сосредоточиться на том, что Триен пока использовал свой дар на добрые дела, на лечение, плотней закуталась в одеяла и уснула. Видения об Интри, его гибели сменялись образом Φейольда, издевавшегося надо мной в подвале. Сон о собаках, загнавших меня на дерево, стал воспоминанием о том, как маг чуть не поймал меня на реке. Проснуться, вырваться из кошмаров не получалось. Малейшее просветление — и меня затягивало в новый сон.
Я чувствовала на лбу тяжесть влажного полотенца, слышала ароматы лечебных трав и ощущала вкус целебной микстуры с медом. С трудом открывая глаза, видела северян, мужчин и женщин. Они казались знакомыми, и я позже поняла, что уже видела их во снах, когда какая-то сила гнала меня в Пуп и сулила спасение в деревне. Северяне говорили со мной ласково, голоса звучали чарующе. Я заметила, что и мужчины носили длинные волосы, но не мог же в доме Триена находиться одновременно чуть ли не десяток шаманов. Постепенно я понимала, что видения — бред, и пыталась цепляться за действительность. Мне даже это удавалось по большей части, и тогда голоса северян сливались в один. В осипший от усталости голос Триена, сидящего у моей постели.
— Боюсь, мне с тобой не расплатиться, — прошептала я, рассмотрев, наконец, сквозь туман слабости и остаточных видений молодого шамана.
— Значит, считай мою помощь подарком, — усмехнулся он.
Отжав в миске полотенце, Триен положил его мне на лоб:
— Спи, выздоравливай.
Будь он мэдлэгч, я бы решила, что он зачаровал меня прикосновением. Очень быстро, словно по волшебству, пришло ощущение покоя, уюта, согревшего сердце. Рядом с Триеном, о котором я ничего, совершенно ничего не знала, было удивительно легко и светло. Как в детстве, еще до школы, когда я в полной мере чувствовала опеку и заботу магии своего рода.
* * *
Выспаться не удалось. Опасения оправдались, а лекарство не помогло. Алима металась в бреду, стонала и кричала. Среди бессвязного бормотания был и отчетливо слышный плач-просьба. Девушка молила отца не отдавать ее замуж. Триен невольно подумал, что, если она говорила с отцом хоть вполовину столь эмоционально, у него было каменное сердце, раз он не внял мольбам.
Шаман старался не слушать, что в бреду говорит девушка, но ухо улавливало знакомые слова, а одна из сущностей-мужчин болезненно радовалась фразам Алимы о первых ночах с Интри.
— Я тоже опаивал девок, — нашептывал голос в голове.
Тот, чьего имени Триен не знал, ухмылялся, скалился и хотел близости с женщиной.
— Разным опаивал. Чаще приворотным, чтобы сами на шею вешались, чтобы их от себя самих воротило, когда зелье работать переставало.
— Перестань! — одернул Триен, но не умерший, получивший голос из-за крайнего магического истощения шамана, не желал от него отказываться.
