Цель достигнута. Все шестеро замерли. Человеческий мозг запрограммирован так, чтобы реагировать на любой взрыв. Пока он оценивает угрозу, все мыслительные процессы останавливаются.
Маршал слева и трое во втором ряду уже начали приходить в себя. Джуба не медлил. Без тени сомнения он совместил перекрестие с затылком цели, чуть правее стриженой головы маршала. Тот по необъяснимому наитию сдвинулся вправо, закрыв собой цель.
Время почти застыло. Палец Джубы лежал на спусковом крючке и двигался, двигался, двигался, с каждым движением добавляя к усилию десятую долю унции. Треклятая цель скрывалась за маршалом – «помоги мне, Аллах, не отвернись от меня!» – но спустя наносекунду Джуба увидел за стриженой головой нужный ему затылок – примерно треть, – и его палец послушно нажал на спуск.
Мир дернулся и смазался, глушитель превратил дульный выхлоп в бытовой шум, отдача легонько толкнула в плечо, винтовка подскочила на штативе и вернулась на место. Картинка стабилизировалась, и Джуба успел увидеть лицо человека, в которого стрелял. Через долю секунды человека не стало.
Глава 43
Звук, с которым пуля попадает в человеческую голову, – единственный в своем роде, сухой и в то же время сочный, отвратительный, богатый на всевозможные призвуки, хрустящие, шипящие, хлюпающие, между тем как брызги и осколки разлетаются в стороны со сверхзвуковой скоростью. Из всех, кто стоял рядом с Джаредом, когда пуля, скользнув по черепу маршала, вошла мальчишке под глазницу, этот звук был знаком лишь Свэггеру.
Он среагировал мгновенно. Судя по совокупности обертонов, на результат выстрела можно было не смотреть, хотя Боб невольно глянул на маршала – он тоже падал, заливаясь кровью, – и пришел к выводу, что рана у того не смертельная, но на ближайший год головная боль ему обеспечена.
Мгновение затянулось до невозможности, но тут Свэггер завопил: «Купол, купол!» – бросился к полицейской машине, стоявшей у внедорожника маршалов, распахнул заднюю дверцу, ввалился в салон и снова завопил: «Купол, купол!» В воздухе повис неуместный аромат свежепролитого кофе: сержант за рулем отбросил стаканчик, включил передачу и сделал крутой разворот влево. Автомобиль промчался по парковке, встретился с черно-желтыми деревянными воротами, и те разлетелись в щепки. На Четвертой улице сержант снова свернул влево, вдавил педаль газа в пол, и перехватчик «додж-чарджер» рванул сквозь пространство во все свои триста семьдесят лошадиных сил.
– Штаб, это десять тридцать пять, стрельба на углу Четвертой и Мэйн, повторяю, стрельба на углу Четвертой и Мэйн, требуется «скорая», – вещал в микрофон второй коп, – ранены сотрудники полиции, направляемся к храму Непорочного Зачатия. Скорее всего, стреляли оттуда, всем патрулям, это десять тридцать пять, Непорочное Зачатие, врубайте дискотеку.
– Скажи, что подозреваемые вооружены и будут отстреливаться, – добавил Боб. Два квартала Четвертой улицы слились в расплывчатое пятно. Всех, кто был в салоне перехватчика, вдавило в сиденья.
– Всем патрулям, имейте в виду, на месте ожидается перестрелка.
– Пушки есть? – спросил Свэггер.
– В багажнике ружье. Достану, когда выскочим.
– Понял, – сказал Свэггер, и в этот момент увидел здание церкви, два внедорожника у входа и бегущих к ним людей в черных сутанах. – Проклятье, берегись! – крикнул он, когда один из священников пригнулся и снова выпрямился, но уже с автоматом в руках.
Все трое распластались на сиденьях. Сердитый рой свинцовых пчел пронзил ветровое стекло, оставив на нем паутинки трещин. Салон засыпало осколками. Люди остались целы, но перехватчик вышел из-под контроля, зацепил одну из припаркованных машин и протаранил вторую так, что водителя с пассажирами бросило вперед и стукнуло обо что придется: полицейских – о приборную доску, а Боба – о спинку переднего сиденья. Он почувствовал, как хрустнула кость, выкрутились ребра, сердце расплющилось в блин, легкие чуть не лопнули, а откуда-то из середины тела ракетой взмыла острая боль, не сулившая ничего хорошего. По «доджу» застучали новые пули, заскрежетал металл, машина завибрировала, как циркулярная пила, в воздухе повис едкий запах бензина и горелой краски. Завыли сирены – значит свои летят на подмогу, и дай-то бог, чтобы успели.
На мгновение Джуба оторопел, но тут же взял себя в руки, развернулся, сшиб стекольщика и велел ему дожидаться полиции.
Когда они с солдатом спускались по подкупольной лестнице и уже подходили к последнему пролету, на улице сухо защелкали выстрелы. Как, откуда, почему полицейские среагировали так быстро, как сумели понять, откуда он стрелял, ведь глушитель рассеял звук выстрела? Предательство? Чудовищное невезение? Эти варианты можно было крутить в голове до бесконечности, пока тебя не убьют или не возьмут в плен, но через секунду Джуба отбросил ненужные мысли: он был воином, а воин решает проблемы по мере их поступления.
Оказавшись у лестницы, что вела в основное пространство храма, они с Эстебаном сбежали вниз, перепрыгивая через две ступеньки, очутились за алтарем, бросились в боковой неф и оттуда, через западный выход, на улицу, где развернулась битва. Перед дверью стояли два внедорожника, за ними засели четверо из первой группы. Они безостановочно лупили из автоматов. АКС-74У – в США их почему-то называют «Кринки» или «Кринковы» – пожирали боеприпасы с таким звуком, словно два механизма рвали в клочья огромное холщовое полотно. Впереди угловатым полумесяцем выстроились машины патрульной службы и шерифского ведомства. Их становилось все больше, и каждая служила укрытием для личного состава, вооруженного по большей части пистолетами, редко – чем-нибудь автоматическим. Все вокруг палили куда ни попадя, пригибались, меняли позицию, палили снова и приседали для перезарядки. Один стрелок упал, попытался отползти в сторону, сделал пару движений, истек кровью и замер. Остальные продолжали стрелять.
На улице царил хаос. Вооруженные люди стремились прикончить друг друга, маневрировали под огнем и в полном отчаянии стреляли в автомобили, в асфальт или в белый свет, хотя это не давало никакого тактического преимущества. Разбивались полицейские мигалки, шипели спущенные шины, из пробитых двигателей вырывался пар, по асфальту растекались липкие лужицы машинного масла.
– Назад! – крикнул Джуба. У него не было оружия – свою винтовку он бросил.
Они со спутником нырнули в церковь в тот самый миг, когда кто-то, заметив их, пустил в западную дверь заряд картечи. Дверь ответила каскадом щепок.
– Беги! – крикнул Эстебан. – Я их задержу!
– Воин, ты герой ислама! – крикнул Джуба и запечатлел на губах солдата крепкий поцелуй.
– На! – Солдат протянул ему свой «Кринков», развернулся, выхватил «беретту» и приготовился открыть огонь по нападающим.
Джуба метнулся через неф в сторону трансепта, сквозь лучи Божьего света, под взглядом человека, приколоченного к кресту, растолкал перепуганных священников: все они были связаны, и ни у одного не хватило храбрости помешать беглецу. Джуба свернул в коридор, услышал, как в одной из комнат кричат какие-то гражданские, добежал до угла, бросил быстрый взгляд за спину и никого не увидел. Впереди была дверь. Распахнув ее, Джуба ощутил вкус солнца, воздуха и прочих чудес, ожидающих его в Джаннате, заставил себя отбросить эти мысли и увидел арку, а за ней – городскую улицу. Сложив приклад, он прижал автомат к боку и пустился в путь, стараясь шагать с самым непринужденным видом, хотя никак не мог отдышаться. Он ступил на тротуар, свернул на улицу, и тут в него врезался какой-то человек. Автомат отлетел в сторону, а мужчины сцепились врукопашную.
