Громкий душераздирающий вопль не дает ему закончить фразу.
Герцог реагирует мгновенно — выбегает в дверь, пока король помогает мне встать на ноги.
— Я понимаю, что вам тяжело идти, Матильда, — говорит Эвин, как будто даже извиняясь за то, к чему не имеет никакого отношения, — но я просто не могу вам позволить снова остаться наедине. В последнее время вокруг вас слишком много опасностей, и меня это крайне тревожит.
Я благодарю его за участие искренне улыбкой.
Вряд ли в Артании существует женщина, которая бы не чувствовала себя счастливой от того, что ей польстил вниманием сам король. Тем более, когда он так молод и хорош собой.
Лучше Нокса.
Определенно лучше — тут и думать нечего.
А другие мои мысли были лишь иллюзией затуманенного разума.
— Я в порядке, Ваше Величество, — с благодарностью принимаю его галантно подставленный локоть.
Мы поторапливаемся выйти из мастерской в коридор, где уже суетятся, кажется, все обитатели замка. Основная часть таолпится около лестницы, опустив вниз головы. Появление короля заставляет их расступится, и когда мы подходит к освободившемуся месту, я тоже опускаю голову вниз.
— Плачущий… — шепчу себе под нос, чувствую невообразимый приступ тошноты, который тут же окатывает меня ледяной волной ужаса.
Даже отсюда, с третьего этажа, хорошо видна распластанная на полу фигура девушки, вокруг которой стремительно расползается красное пятно.
У нее темные волосы и ярко-синие глаза, а на бледном мертвом лице застыло выражение… удивления?
Это — леди Риванна.
Та самая, чье разоблачение должно было отвести от меня подозрение в попытке покушения на Фаворитку.
Глава пятьдесят седьмая
Герцог
Проклятье!
Я хожу вокруг каменного стола, на котором лежит дохлая графиня Риванна, в который раз пытаясь высмотреть хоть что-то на ее обожженных ладонях.
Монахиня и пара лекарей суетятся поблизости, четко выполняя мои указания.
Тело Риванны осмотрели с ног до головы, подтверждая мою догадку — она вся в каких-то странных фиолетово-оранжевых пятнах, которые похожи на ожоги. Такие же следы даже сейчас, после ее смерти, проступают вокруг губ и около носа, безжалостно разъедая кожу.
Я могу сломать глаза, пытаясь отыскать на кончиках ее пальцев свидетельства использования Виканто, но это все равно не даст результат — через пару минут от ее конечностей попросту ничего не останется. Что-то словно пожирает ее изнутри, оставляя вместо тела лишь уродливые островки слизи. Очень зловонной слизи. От одного только запаха жжет глаза.
— Это какая-то неведомая хворь. — Старая монахиня осеняет себя защитным знаком. — Сколько лет живу — впервые вижу.
Готов поспорить на все свои регалии, что это никакая не болезнь, не проказа или что-то в этом роде.
У «болезни», сгубившей графиню, есть конкретное название — убийство.
Отягощенное полным сокрытием следов и улик.
А это значит, что у нее был сообщник. Очень умный и хитрый сообщник, который только прикидывался второй скрипкой, а на самом деле просто дергал за ниточки, заставив дуру сделать то, что ему нужно, чтобы потом избавиться от нее, как от единственного свидетеля.
И это слишком похоже на уловки дохлого герцога, чтобы не видеть очевидного.
Герцогиня Лу’На очень может быть тем самым «кукловодом».
Более чем может.
Я непроизвольно сжимаю кулаки, пытаясь сохранить в ладонях… что?
Воспоминания о теплоте и нежности кожи, к которой прикасался?
Или возмездие, которое поклялся совершить к той, кто улыбалась, глядя, как надо мной издеваются, словно над беззубой дворнягой?
Нужно как-то заставить свою голову снова соединить их вместе: бессердечную дочку предателя и испуганную девчонку с содранными коленками в россыпи веснушек.
Это — одна и та же женщина, одна и та же личина. Даже если она настолько ювелирно маскируется, что даже мне приходится постоянно себя одергивать.
Там, в телеге, сидела миловидная чистая душой монашенка.
А герцогиня Лу’На — лишь бледное ее отражение.
Мои внутренние демоны делают стойку на ту, другую, которая доставила мне пару приятных мыслей перед сном и пару раз на рассвете.
Кстати, может быть, стоит разузнать, как поживает милая скромница?
Эта мысль не успевает толком оформится, потому что в подвал, куда перенесли тело Риванны, спускается леди Блор.
Она сразу делает круг почета вокруг каменного стола.
Потом достаёт из бархатного мешочка очки на тонкой проволоке, тщательно водружает их на нос, и снова осматривает то, что уже вряд ли можно назвать оформленным телом. Вонь такая, что даже я прикрываю нос краем рукава, хоть во время военных походов я видел кучу гнойных ран, и даже пару раз собственными руками отпиливал уже распухшие от гнили конечности.
Но Первого алхимика Артании этот «аромат» как будто вообще не беспокоит — она медленно и степенно кружит над всем этим, как навозная муха.
— Полагаю, это nigrum salus, — наконец, говорит леди Блор, и тычет пальцем во что-то на теле. Что там — с моего места не видно, так что приходится подойти ближе. На том месте, где от руки осталась едва ли хоть половина, видны те самые фиолетово-оранжевые пятна, только теперь они каменеют в некое подобие почти прозрачных кристальных наростов. — Соль смерти. Крайне опасная вещь.
— Это видно, — морщу нос, снова делая шаг назад. — Леди Блор, полагаю, Его Величество будет крайне вам признателен, если вы сможете дать всю необходимую информацию по тому, как эта дрянь попала в тело девушки. Вы получите все необходимые ресурсы.
Леди алхимик отрицательно мотает головой, и сама предлагает выйти на свежий воздух.
Я более чем согласен, и когда мы выходим, делаю очевидно громкий вздох.
— Боюсь, что от тела несчастной уже через пару минут ничего не останется, — выносит вердикт леди Блор. — Nigrum salus крайне опасный и редкий яд. мы с вами в некотором роде счастливчики, герцог, потому что смогли увидеть его собственными глазами. Обычно эту отраву подсыпают в ночное питье, чтобы к утру от тела не осталось и следа.
— Нет тела — нет дела, — бормочу себе под нос. — Где можно раздобыть эту дрянь? Когда примерно нужно ее дать, чтобы… тело начало разлагаться?
Почему-то мне хочется услышать хоть что-то, что оправдает герцогиню.
По крайней мере после всего случившегося она всегда была на виду и под присмотром, и уж к отравлению Риванны точно не могла бы приложить руки.
— Дело в том, — начинает леди Блор, что-то определенно прикидывая в голове, — у этого яда крайне мягкое действие. Обычно жертва не подозревает, что уже умирает изнутри, и просто спит, медленно превращаясь в ничто: ни боли, ни агонии. От момента приема внутрь и до того результата, который мы только что видели, может пройти от… двух до четырех часов, в зависимости от дозы.
