Она, конечно, совсем не дура. Эвин никогда бы не назначил на эту должность недалекого человека, и в свое время Ивлин была очень полезна Короне и конкретно мне. Но сейчас в ее шпионских играх явно что-то не клеится — это раз. И два: нужно признать, что она попала Эвину под горячую руку.
Даже интересно, хватит ли ей смекалки и мудрости выйти сухой из этой передряги.
— Весь дипломатический корпус день и ночь служит на благо Вашему Величеству и Артании, — дрожащим от негодования голосом, заявляет Ив. — Все сведения, которыми мы располагаем, не высосаны из пальца и служат указателями на то, что за спиной Артании ведется невидимая война, и…
— Графиня Рашбур! — резко перебивает король, и на этот раз лица бледнеют у всех присутствующих. Признаться, давненько я не видел Эвина в такой раздрае. Когда он так негодовал в прошлый раз, пара вельмож недосчитались после своих голов. — Полагаете, я просил добыть мне свидетельства и доказательства просто так?!
— Ваше Величество… — Она быстро замолкает, потому что Эвин медленно, как ураган, поднимается из-за стола.
— Если вам нечего сказать по существу, графиня, то, вероятно, будет разумно вовсе не открывать рта!
Ив покорно опускает взгляд и только после этого Эвин «милостиво» просит всех убраться вон.
Я, конечно же, остаюсь.
Для Серого кардинала совета у него наверняка припасено еще одно особенное поручение.
Когда дверь за последним членом совета закрывается, Эвин чертыхается сквозь зубы и требует, чтобы я тащил свою задницу к столу.
Приходится покорно исполнять, и волочить за собой стул.
Когда пристраиваюсь за столом, Эвин протягивает мне пару пергаментов. Я напрягаюсь, когда замечаю разломанные надвое черные печати в форме треугольников с символом переплетенной змеи в самом центре.
Вот и причина королевской немилости.
Я молча вчитываюсь в тексты. Пергаменты большие, но донесения на них короткие и резкие: Печать Хаоса сломана, двенадцатый, тринадцатый и двадцать второй королевские полки уничтожены, выживших нет.
В самом последнем пергаменте всего одно предложение, написанное размашистым и неаккуратным почерком, как будто на коленке, и на самом пергаменте отчетливо видны следы копоти и пятна крови.
«Имеются признаки внешнего разрушения Печати».
Этот пергамент, судя по дате, Эвин получил несколько часов назад.
— Что скажешь? — спрашивает Эвин, когда я медленно кладу пергаменты обратно на стол.
— Я должен увидеть все собственными глазами. Понюхать, чем так пахнет. И кем.
— Там небезопасно, Рэйвен. — Эвин упирается взглядом в бинты на моей груди, насквозь пропитанные кровью.
— Когда это нас с тобой останавливало? — скалюсь я, превозмогая боль. — Дай мне час на сборы и расторопную лекарку, чтобы не дала мне помереть — и я вернусь не с пустыми руками.
— Графиня Рашбур, как и все представители дипломатического корпуса, прошла медицинскую подготовку, — ухмыляется Эвин и отпускает вслед еще одну сальную шуточку их тех, которые веселят и взбадривают мужчин, а женщин ввергают в пучину стыда.
— В таком случае, — я театрально развожу руками и буквально проглатываю стон боли, — ты получишь в качестве результата мой хладный и, полагаю, крайне изувеченный труп. Надеюсь, у тебя на примете есть не очень щепетильный колдун, а то я слышал, Его Величество Эвин Скай-Ринг запретил любые манипуляции с мертвечиной.
— Иди ты к черту! — смеется мой старинный друг, закидывая ногу на ногу. А потом задумчиво добавляет: — Она у меня из головы не выходит, Рэйв. Если бы не эти идиотский формальности, я бы сделала Матильду своей королевой уже завтра и не выпускал из своей койки пару дней. Она родит мне крепких сыновей.
Я стараюсь доковылять до двери и выйти до того, как Эвин заметит мое перекошенное от злости лицо.
Глава двадцать вторая: Сиротка
Ночью я почти не сплю.
Моя бедная израненная нога болит так сильно, что я почти умоляю ночную лекарку приготовить мне сонный отвар, чтобы хоть как-то дождаться рассвета. Она делает его очень долго и щепетильно, и недовольно качает головой, когда я выпиваю залпом почти все. От такого количества у меня засыпали даже смертельно раненные солдаты, с кишками наперевес.
А я едва чувствую облегчение.
— Следует стойко переносить боль и не искать облегчения в травах, — говорит лекарка.
Я замечаю на ее шее медальон с символом маленьких склоненных на одну сторону аптекарских часов — она служит Рууку, и, конечно, презирает слабость.
До самого утра я размышляю о вчерашней находке.
Украдкой достаю из кармашка коробочку от леденцов, зачем-то нюхаю ее содержимое и пытаюсь понять, что меня настораживает во всей этой истории.
Примэль с самого начала проявила ко мне интерес, и была чуть ли не единственной, кто не плевал в мою сторону с подчеркнутым презрением. Она помогла мне пару раз, всегда справлялась о моем здоровье. Все это выглядело крайне дружелюбно.
Именно он уговаривала меня не сдаваться и пойти на Королевский бал. И выглядела искреннее расстроенной, когда я отказалась.
Странное поведение для той, которая собственными руками уничтожила весь мой гардероб. Зачем резать овцу, а потом лить над ней слезы?
Я была уверена, что к той выходке причастна маркиза, и что не обошлось без вмешательства Вероники Мор.
Чем больше я обо всем этом думаю, тем сильнее понимаю, что одной мне эту загадку ни за что не разгадать.
Нужно обо всем рассказать Рэйвену.
То есть, герцогу Ноксу.
Мысль о нем приносит мне неожиданное облегчение.
Наверное, не будет большого греха в том, чтобы подумать еще немножко, принять образ его улыбки и воображаемый голос исключительно как лекарство.
Что он там говорил? «Как влюбленные?»
Я закрываю глаза, воображая себя снова на балу, когда мы с Рэйвеном кружились по залу, и его руки были у меня на талии. А у меня так приятно ныла шея, потому что приходилось изо всех сил задирать голову, чтобы смотреть ему в глаза.
У него красивые глаза, но иногда очень пугающий взгляд.
Я переворачиваюсь на другую сторону, подавляю зевоту… и вдруг чувствую под собой не жесткую постель, а сырую землю и липнущие к ладоням листья.
Вкидываю голову.
Я снова в том ужасном лесу — толстые стволы, косматые кроны.
Я снова сплю?
Пытаюсь дотянуться до своего локтя, но не успеваю, потому что свирепый собачий лай буквально опрокидывает на спину.
Надо мной нависает громадная зверина пасть, и острые, как бритвы зубы щелкают прямо возле моей щеки. Хочу закричать, но не могу — гортань свело от ужаса. И ее как будто что-то давит? Смазано провожу по ней ладонью и дрожу от ужаса, потому что на мне — тяжелый каменный ошейник. Откуда он? Это что… обсидиан?
