Крепкая боль в затылке возвращает в ту реальность, где мне, как, впрочем, и любому другому сметному мужчине, от невесты Эвина Скай-Ринга теперь может обломиться разве что взгляд.
Эвин все-таки сделал это.
Поверить не могу!
— Вы мерзкий, ужасный, отвратительный тип, герцог Нокс! — всхлипывая, ругается Тиль. — Чтоб вы провалились!
— Минуту назад вы призывали меня восстать из мертвых, Тиль.
— Только чтобы иметь довольствие самой вас прикончить!
Я пытаюсь вспомнить, что успел натворить.
Это тяжело, потому что последнее, что я помню — мой отчаянный и самонадеянный прыжок в Бездну.
Разговор с Владычицей.
Дикое чувство голода, а потом все как в тумане.
— Тиль, полагаю, я должен с вами объясниться, — бормочу пересохшими губами.
— Единственное, чего я от вас хочу, герцог Нокс — чтобы вы немедленно убрались из моей комнаты и больше никогда — слышите? — никогда даже не смели думать о том, что ты… вы…
Со зрением у меня все еще скверно, но я вполне доверяю своему слуху, который подсказывает, что моя малышка крайне смущена, и ее невинный рот просто не в состоянии повторить то, что, по всей видимости, произносил мой, отнюдь не невинный.
Могу только представить.
Чувство голода заставляет меня терять контроль. И чем оно сильнее — тем мне сложнее держать себя в руках. На последних стадиях мое тело превращается в повозку, которой правят сущности заточенных во мне демонов. А эти парни любят ходить с ума.
После визита в Бездну я чувствовал себя почти что покойником.
Впрочем, ничего не изменилось, и нужно что-то придумать до того, как демоны снова отберут у меня вожжи.
— Малышка, послушай… — Вкус крови во рту мешает говорить. — Я все тебе объясню, клянусь твоим Рыдающим…
— Плачущим! — огрызается она и, кажется, осеняет себя знаком веры. — Вы не только… распутник, но еще и богохульник!
Ох, Бездна, она великолепна в этом своем невинном праведном гневе.
— Сейчас мне нужна… ты, Тиль. Но, учитывая некоторые обстоятельства, которые делают наш контакт невозможным, тебе придется немного мне помочь.
— Помогать вам?! — Она хватает валяющийся на полу бутон и от всей души швыряет его мне в голову. Будь это что-то потяжелее — ее замаха хватило бы на вмятину во лбу. — Герцог, радуйтесь, что браслет и обеты помогать страждущим не дают мне вас прикончить!
— Нельзя быть такой кровожадной, Тиль, — не могу удержаться от смешка, хоть он и приносит мне новую порцию боли.
— Поверьте, милорд, вы понятия не имеете о глубине моей кровожадности в отношении вас!
— Охотно верю, малышка. Но, может, ты все же не дашь мне умереть в паре метров от твоей кровати? Будет крайне проблематично объяснить тут появление моего трупа
Она всегда была благоразумной. Наивной, но не дурой.
И раз я в бессознательном состоянии, очевидно, наболтал себе на смертный приговор и взывать к чувству жалости не получится, придется уповать на то, что хотя бы голос разума в ее милой головке станет мне союзником.
Монашка сосредоточенно думает и очень громко сопит.
Вполне милые звуки, чтоб испустить дух под их аккомпанемент.
— Я помогу вам, герцог, но только потому, что Эвин вас ценит.
— О, вы невероятно великодушны! — Я даже не скрываю облегчение. — Вспомните еще о моих военных заслугах и вы поймете, что Артания вас не забудет!
— Шутите, Нокс? — подозрительно прищуривается она. — Значит, не так уж беспомощны?
— Абсолютно точно беспомощен. Так что, если соберетесь добить умирающего, заклинаю, не забрасывайте меня розами. Более нелепой смерти и придумать нельзя.
— Я учту это на будущее, — злобствует малышка, но все-таки решительно поднимается. — И так, милорд Нокс, что я могу сделать, чтобы вы пришли в чувство и избавили меня от своего присутствия?
— Дайте мне какой-нибудь костыль, потому что без посторонней помощи самому мне не подняться.
— Всего-то? — Она искренне удивляется и уже рыскает по комнате в поисках чего-то подходящего.
«А еще ты должна раздеться, — продолжаю уже в своей голове, — и я пока не придумал, как бы помягче об этом сказать».
Глава двадцать седьмая: Сиротка
Я не знаю, как это получается, но мне все-таки удается отвинтить одну из четырех стоек, на которых держится балдахин.
Радость, что Нокс жив и не торопится умирать, заставляет действовать быстро, не сомневаясь и не взвешивая.
Радость… и злость, потому что те его слова обо мне… Это все равно, что стегать и без того скачущую галопом лошадь.
Я ведь ждала слов о любви, чтобы ему пусто было!
А он… «голая», «стонущая»!
Взвешиваю в руке тяжелую деревянную палку, воображая, как было бы славно врезать ею герцогу, чтобы все эти похабные словечки вылетели из него вместе со звездами из глаз
— Выглядишь весьма воинственно, — слабо посмеивается Нокс.
Я мысленно выдыхаю, напоминаю себе, что он вполне жив, хоть и выглядит не краше покойника, поворачиваюсь и кладу палку к его ногам. Потом отхожу на безопасное расстояние — кто его знает, на какое расстояние действует «подарочек» Эвина.
Рэйвен, опираясь на палку и на стену, медленно поднимается на ноги. Бледнеет, издавая глухой стон. Я рвусь к нему на помощь, но в последний момент спотыкаюсь об реальность, в которой нам нельзя друг к другу дотрагиваться.
— Мне нужна ванна, — говорит Нокс, и я указываю пальцем в сторону арки.
Сама медленно иду за ним, размышляя, что будет дальше.
Что люди делают в ванной? Купаются. Герцог решил привести себя в порядок посреди ночи, и не нашел места лучше, чем моя спальня?
— Как вы вообще попали ко мне в комнату? — неожиданно до меня доходит, что вряд ли это было через дверь, потому что там, как положено, круглосуточно дежурят гвардейцы. Или у меня и здесь есть неучтенный тайный ход?!
— Через балкон, — н поворачивая головы, признается он.
— Вы, должно быть, шутите? Там же… высоко. — Точнее — там высота полета ласточки! И что-то я не заметила никакой запасной лестницы для нахальных герцогов.
— Тиль, вам придется смириться с тем, что я полон сюрпризов, — посмеивается Нокс, и останавливается у края бассейна. — Бездна меня задери, это то, то нужно.
Несмотря на середину ночи, бассейн доверху наполнен горячей водой.
— Вы что — всерьез решили… — Я не успеваю закончить, потому что герцог кое-как усаживается на край бассейна и стаскивает ботинки. — Нокс, прекратите немедленно!
