— Я не закончил, Инквизитор.
Не хочу слушать, но бессилен заткнуть ему рот.
Даже если бы он у него был.
— Первый Владыка Бездны принес в жертву свою дочь, чтобы прорвать Саван — У меня проклятые иглы под кожей от бесплотного ледяного прикосновения к самому моему нутру. — Тьма всегда знала, что надо пожертвовать самым дорогим, чтобы получить Абсолютную власть. Знала — и делала.
«Заткнись…» — отвечаю мысленно, потому что вся история, которую я знал, вдруг разбивается на осколки, из которых обирается совсем другая картина.
— Дарек украл древний ритуал.
Эту историю знают все.
Но… Дарек украл Л’лалиэль.
И она родила ему дочь.
Я жмурюсь изо всех сил, запрещая правде проникать в мою голову.
Старик-гора снова гаденько хихикает и отпускает меня, словно муху, к которой потерял всякий интерес. Я падаю на землю с такой высоты, что трещат кости и боль в колене мешает подняться на ноги.
Беспомощно загребаю руками пепел и обломки Игниса, которые здесь повсюду.
Они врезаются мне под ногти, лишь немного отрезвляя.
На самом деле Дарек хотел получить Абсолютную власть.
И для этого ему была нужна Л’лалиэль.
Нет, не она — их ребенок.
И когда Л’лалиэль поняла, что он задумал, она, как всякая любящая мать, защитила свое дитя, ценой собственной жизни.
— Бездна заберет ее, свою законную кровь. — От его громогласного шепота я уже почти глохну. — И либо ты вырвешь свое Сердце, Инквизитор, и спасешь мир живых, либо твое Сердце возглавит армию Хаоса, потому что она — ее законная наследница.
Она.
Моя маленькая Тиль.
Наследница Бездны.
Глава тридцать четвертая: Сиротка
Остаток дня и до полуночи, я едва ли нахожу себе место.
Пытаюсь читать, пытаюсь заниматься шитьем и даже изучаю толстый учебник по диким растениям Западных лугов Артании, но в моей голове абсолютно ничего не задерживается, потому что каждая моя мысль занята тем проклятым словом и реакцией герцога на него.
Я не должна была спрашивать!
Я ведь чувствовала. Что-то внутри нашептывало, что нужно держать при себе все эти странности, потому что болтовня о них точно не доведет до добра. Но… наверно, я просто зря поверила, что Нокс на моей стороне. Он ведь не просто лучший друг короля, его Правая рука и верный Палач.
Он — Инквизитор.
А я, кажется, каким-то образом глубоко испорчена Хаосом изнутри, и ничего не могу с этим поделать.
Когда большие часы на главной башне отсчитываю двенадцать ударов полночи, я накидываю на плечи теплую пелерину и, стараясь не выглядеть шпионкой, потихоньку спускаюсь сразу на несколько этажей вниз, нарочно избегая автоматического подъемника — мне не по себе от одних только звуков, которые издает эта штука.
Все время оглядываюсь, потому что не покидает ощущение крадущейся следом тени.
Но сколько бы раз я не смотрела назад — никого нет. Даже огненные шары в скорлупе кристальных светильников едва ли шевелятся, нет ни шороха, ни звука, ни намека на то, что мои подозрения обоснованы.
Это просто паника и страх.
Эдак я скоро начну бояться собственных мыслей.
До библиотеки добираюсь без приключений, останавливаюсь немного в стороне и как раз собираюсь осмотреться, когда из-за квадратной колонны справа появляется знакомая высокая фигура Нокса.
— Я здесь, — говорит он. — Иди за мной.
Мой утвердительный кивок вряд ли видит, потому что почти сразу отворачивается и шагает дальше, вглубь коридора.
Так… сухо. Официально. Царапающе скупо на эмоции, как к служанке, которая не заслуживает ни толики его внимания.
В глубине души я понимаю, что это предосторожности — здесь, в замке, нас могут подслушать даже пауки в щелях, и нужно быть очень острожными. Но разве нельзя было хотя бы посмотреть на меня как на человека?
Или все дело в том проклятом слове?
Ох, Плачущий, если ты желал мне другой судьбы и долгой жизни, отчего не сделал немой?
Герцог внезапно сворачивает вправо, за двухметровую статую какой-то нимфы, и за ней оказывается узкий проход, по которому мы переходим в заброшенную комнату. Свет здесь только от одного источника — шарика света, который Нокс замещает на подставке на одном из припыленных столов. Здесь повсюду старая мебель, шкафы, перетянутые паутиной, бутафорские доспехи. Похоже, что именно это место используют под слад всего того, что давно пора выбросить.
А еще здесь жутко холодно и сыро, и моя пелерина совсем не спасет от сквозняков.
Нокс молча кладет свою куртку на стоящий между нами стол, и отходит, предлагая ею воспользоваться. Я медлю, но вспоминаю, что мои приступы упрямство обычно все равно не приводили ни к чему хорошему, поэтому набрасываю ее на плечи и деревянными губами шепчу слова благодарности.
— Я хочу задать вам всего один вопрос, Матильда, и предупреждаю — не смейте мне лгать. Потому что если я хоть на мгновение почувствую фальшь, остатки моей лояльности иссякнут и я буду вынужден действовать жесткими методами.
— Что? — не понимаю я. — Что-то случилось?
Такая кардинальная перемена буквально выбивает почву у меня из-под ног.
И это его «сухое» Матильда, как будто я вдруг стала герцогиней и это на моих руках кровь с его ободранной кнутом спины.
Может, все дело в послании, которое он передал Эвину? Мужчины всегда грубеют, когда озабочены государственными делами — по крайней мере, так говорила какая-то из девушек на королевском балу.
— Это вы уничтожили Беала?
Его голос подлетает к потолку как чеканная монета с заточенными гранями, которой карманники потрошат карманы богачей на ярмарках и людных торжествах. Я почти слышу, как металлический звон граней рассекает плотную от напряжения тишину.
Я ожидала чего угодно.
Но только не этого.
Разве, события той ночи уже не стали прошлым, не требующим никаких свидетельств?
— Я хочу услышать ответ прямо сейчас, — нетерпеливо говорит Нокс. — Просто «да» или «нет».
Делаю шага назад в неосознанной попытке сбежать, но тут же натыкаюсь бедрами на тяжелый деревянный стеллаж — путь к отступлению мне отрезан. Но даже если бы там, за моей спиной, лежала огромная, лишенная препятствий пустошь, разве я смогла бы убежать от Инквизитора?
Мне нужно набраться смелости, чтобы, глядя в глаза всем своим страхам — в его глаза — подписаться од собственными смертным приговором.
— Матильда… — теряет терпение Нокс, и я, набрав в легкие побольше воздуха, зачем-то во все горло выкрикиваю:
