Мои губы приоткрываются, когда Рэйвен снова скользит по ним теперь уже совершенно непристойным взглядом.
— В постели с Эвином, моя малышка, ты будешь крепко и сладко спать, — чеканит он, как будто знает, что по какой-то лишь ему одному понятной причине, я буду следовать этому приказу неукоснительно. — Завернутая в одеяло вся, от пяток до кончика носа, как гусеница бабочки-капустницы!
От этого рокота снова дрожат стены, и трусливо дребезжит стоящий на соседней тумбе тяжелый бронзовый подсвечник.
— Потому что ты принадлежишь мне, Тиль, — его раскаленное дыхание щекочем тонкую и сейчас очень особенно чувствительную кожу моих губ.
— Уже нет, — шепотом отвечаю я. Не понимаю, откуда берутся силы сопротивляться даже сейчас, когда руки ломит от желания обнять его за шею. Даже если сейчас мой герцог не совсем в своем уме. — Потому что ты сам меня отдал.
— Глупая, глупая маленькая монашенка. — Он немного смещает ладонь, и с нажимом кладет большой палец мне на нижнюю губу, заставляя рот еще немного приоткрыться. — Да гори оно все пропадом, Тиль, я хочу тебя…
Его губы жадно, раскаленным клеймом накрывают мой рот.
Глава сороковая: Сиротка
Меня никто никогда не целовал, и до этого дня все, что я знала о поцелуях, было прочитано мной в книгах. И иногда я слышала, как об этом рассказывали больные и раненные, которых привозили в монастырь.
Я представляла поцелуи… другими.
Но этот просто лишает меня воли.
Я едва ли могу дышать, потому что губы Нокса как будто отбирают у меня силу, сопротивление и дыхание. И мне нужно лишь жадно дышать его воздухом и его низким рыком, когда я податливо приоткрываю губы.
Что делать дальше? Я н знаю.
Но возмущение и стыд захлестывают меня, когда притрагивается к моей губе языком, одновременно сильнее притягивая к себе.
Это так… непристойно, светлые боги!
Я хочу закричать, но не могу проронить ни звука, потому что Нокс приподнимает меня над полом, прижимает спиной к стене и крепко прижимается грудью к моей груди, как будто собирается пригвоздить собой испуганную бабочку-капустницу.
— Милорд… — слабо сопротивляюсь его напору, едва он разрывает поцелуй. — Что вы… собираетесь сделать?
Его плотоядной улыбкой можно соблазнить весь светлый пантеон, и никто не сможет противиться этим чарам!
— Для начала — преподать тебе пару уроков поцелуев, — даже не скрывает своих намерений герцог.
Ему не нужны руки, чтобы удерживать меня «распятой» на стене, поэтому когда его ладони оказываются у меня на плечах, я еще не понимаю, что последует дальше. Поэтому, когда он резко рвет ткань с плеч, я лишь задыхаюсь от холодного воздуха, который прикасается к обнаженной коже.
Нужно остановить Нокса, боги!
Это же… так…
Его темноволосая голова утыкается мне в ключицу, губы жадно втягивают кожу в рот, прикусывая так сильно, что я невольно запускаю пятерню ему в шевелюру и пытаюсь «оторвать» от себя. Бесполезно, он лишь жестче вдавливает меня в стену.
Его поцелуи скользят вверх по шее, до моего уха, которое Нокс так же жадно прикусывает.
В моей груди рождается тихий удивленный стон.
Это слишком приятно. Мое сопротивление вот-вот выбросит белый флаг, и это будет самая позорно быстро проигранная война в истории мира.
До безумного и непрекращающегося головокружения.
— Посмотри на меня… — Он приказывает, и я могу лишь подчиняться, потому что мое тело или даже что-то внутри меня, тянется к нему, как зачарованное. Так было уже множество раз и, наверное, это моя Тьма, которая нашла себе наставника и… господина.
Я приоткрываю тяжелые веки и темный клубящийся взгляд обжигает с ног до головы.
— Ты принадлежишь мне, Тиль, — говорит Нокс. — Повтори это.
Упрямо мотаю головой. Нет, это же безумие.
— Я не ваша вещь, милорд, — язык заплетается, но каким-то образом мне удается сохранить внятность речи. — И не перчатка, которую вы поносите и стряхнете с руки.
— Упрямая ослица, — рокочет он, и затыкает мои попытки говорить новым поцелуем.
На этот раз так сильно и жестко, что мы стучимся зубами и на губах появляется соленый вкус крови. Он жадно прихватывает зубами мою губу и — боги, спасите мою грешную душу! — посасывает ее, как будто что-то бесконечно вкусное.
Одной рукой медленно тянет разорванное платье по плечам почти до самых локтей.
Опускает руку ниже, на бедро, и пока его язык слизывает с моих губы новые стоны, медленно забирает ткань юбки вверх.
Выше и выше, пока холод не касается моих, затянутых лишь в тонкие чулки, коленей.
Обхватывает меня под коленом, уводит ногу строну и нахально, очень… неприлично вторгается между моих разведенных ног своими бедрами.
Я хочу кричать от возмущения, но едва Нокс разрывает поцелуй, и мы смотрим друг на друга, из моего рта вырывается лишь наполненный желанием стон.
Наглец довольно усмехается.
— Прекратите… Ваша Светлость, — слышу тихий как шепот голос. Это я? Но я не хочу, чтобы он останавливался!
— Прекратить… что? — Он снова плавно и, одновременно, твердо, уводит бедра вверх, туда, где наши тела уже почти прикасаются друг к другу. — Полагаю, маленькая монашка точно найдет в своем богобоязненном лексиконе хотя бы одно слово для определения того, что я собираюсь с ней сделать.
Он как демон-искуситель во плоти, чтоб ему провалиться!
Но мое тело и моя душа тянутся к нему, как заколдованные.
И сердце взрывается разноцветными конфетти, когда царапаю его затылок и Нокс жмурится, и заводит голову чуть назад, чтобы делала это снова и снова.
Наши тела немного размыкаются, и верхняя часть платья предательски быстро сползает вниз, почти до талии. Упасть совсем мешают жалкие клочки, которые еще держатся на рукавах.
Я вспыхиваю от жгучего стыда, потому под платьем у меня лишь тонкая нижняя сорочка на тонких бретелях. Прозрачная более, чем прозрачна вода в королевском пруду.
Нокс скользит по мне взглядом и когда я пытаюсь прикрыться руками, собирает мои запястья в пятерню и заводит вверх, «приколачивая» своей рукой к стене.
Я не хочу, чтобы он смотрел.
Но и желаю этого.
— Ты торчишь у меня в башке каждую ночь, малышка. — Рэйвен прикасается пальцами к моей шее, и туман в его ладони стекает на мою кожу, заставляя вздрагивать от вспыхивающего внутри огня. — Приходишь… и хозяйничаешь у меня в голове.
Уверенные шершавые пальцы опускаются еще ниже, до кромки прозрачной ткани.
Надавливает. Бретели немилосердно рвутся, как будто сотканные из воздуха.
