— Не знаю.
— Что если умеешь?
Я ласкаю его интенсивнее, проникаю в самый мозг; мои ногти зарываются глубоко в каждую складку коры, ибо сильнее всего на свете я хочу увидеть, как он летит, и знать, что это я дала ему возможность летать, и доказать остальным, что я не просто смешной атавизм прошлых времен, одновременно кровавых и невинных. Правда, по большей части все-таки кровавых.
— Я умею летать! — говорит он.
— Конечно умеешь!
Может быть, он тот, у кого хватит убежденности сделать это. И все остальные участники Праздника увидят и поймут. Они впадут в почтительное молчание и признают меня своей богиней, и наконец — о, наконец-то! — поклонятся мне и попросят прощения за то, как обращались со мной, а я буду милостива и прощу их, потому что богини могут себе позволить великодушие. Всего-то и требуется, чтобы этот милый оленеглазый мальчик взлетел.
— Прыгнешь? — спрашиваю. — Ты прыгнешь в небо? Ты воспаришь ради меня?
Он смотрит на свои руки и видит крылья, он смотрит на горизонт и видит, как облака становятся рукой, манящей его слиться в единое целое с небом, которое сейчас открывается ему навстречу, словно возлюбленная; и в глубине души он знает, что это ответ на все вопросы его жизни, поэтому он шагает к краю и без малейшего колебания взмывает в небо, и я вскрикиваю от восторга.
Но гравитация отказывается отпустить его.
Он взлетает по дуге, как ныряльщик, и исчезает из моего поля зрения с ужасным паучье-мозговым воплем — как и другие, как все другие. Он сливается в единое целое не с небом, а с землей, там, далеко-далеко внизу. Я не хотела, чтобы он упал. Я действительно честно хотела, чтобы он полетел, и действительно честно верила, что ему это удастся. Верила, что могу дать ему силу, или, по крайней мере, открою ему глаза на существование этой силы внутри него. «А чего это мгновение абсолютной веры стоило для него?» — размышляю я. Стоило ли оно той цены, что он заплатил?
И я грущу. Правда, не очень сильно, потому что отсюда, сверху, я так и не услышала звука удара о землю, но все же я грущу, потому что я опять одна, потому что я по-прежнему лишь забавный маленький талисман Праздника. Странная девчонка, кружащаяся в углу, чудаковатая волшебница света и сновидений, невесомая и невещественная, если не считать того вещества, что тает на языке, как снежинка. Волшебница, у которой нет власти изменить реальность; она может изменить только нереальность.
И вот я сижу средь дикоцветов, у потока голубой лавы, текущей по склону холма, слушаю шум Праздника и изо всех сил желаю, желаю, желаю, чтобы следующий умел летать.
16 Ты РехнулАсь — ЗаВИсаешь с Лузерами? ПроКАтись с нами!
АЙВИ
В последние дни Айви привлекает к себе гораздо больше внимания, чем раньше, причем отовсюду. Со стороны парней в школе. Со стороны незнакомых людей, с которыми она болтает в кафешках. Даже со стороны ее собственных друзей.
— Ты изменила прическу?
— Стала больше тренироваться, что ли?
— Эти джинсы сидят на тебе как влитые!
Но дело не во всех этих комплиментах. Дело в ее настрое. В новой манере общения. Ее подколки стали хлеще и быстрее, и ходит она почти вприпрыжку, даже тогда, когда этого не хочет. «БУДУЩЕЕ» для нее больше не кричащее обвинение. Теперь оно просто будущее, и это отлично. С Айви тоже все отлично. И так будет и дальше. Жизнь больше не внушает ей страха, и это меняет всё.
Да и чужое внимание тоже приятно. Во всяком случае, было поначалу, пока не приелось. Побочное действие, как и потеря веса. Все равно это лишь вода ушла. Ее лекарство, технически говоря, — это стимулирующее средство, изгоняющее из организма воду и притупляющее аппетит.
Ничего особенного.
Таким стал ее девиз в последнее время.
В школе дела идут здорово, так чего жаловаться-то? Однако открывшиеся новые пути еще не означают, что минное поле между этими путями и Айви куда-то делось.
После школы Айви стоит на автобусной остановке. Она могла бы поехать с Айзеком, но у того восьмой урок, а она закончила раньше. У нее не хватает терпения ждать. Терпение — не та добродетель, которую поощряет ее новый режим.
Грант Мальдонадо тоже здесь, на остановке — он ходит с Айви на естествознание. В последнее время они вместе выполняют лабораторные. Еще месяц назад она даже не попадала на радар Гранта; а если и попадала, то лишь в качестве НЛО. Теперь все иначе. Грант, похоже, испытывает живейший интерес к новой Айви. Это хорошо. Грант парень симпатичный, умный и популярный, но скромный. В отличие от типичных «популярных», ему не надо строить из себя черт знает что и он не ощущает потребности носить свою популярность, словно одеколон.
Айви не совсем уверена, что делать с его вниманием. То есть она знает, чего бы ей хотелось с ним сделать, но в настоящее время ей не до того.
«Ни к чему он тебе сейчас, — внушает ей внутренний голос. — Ты только что рассталась с Крэйгом, и лишний отвлекающий фактор тебе не нужен».
Как бы ни хотелось ей проникнуться к Гранту теплыми чувствами, какая-то ее часть видит лишь его недостатки. Например, адамово яблоко, которое дергается слишком активно, когда он разговаривает. Трудно сосредоточиться на том, что он говорит, когда глаза прикованы к прыгающей выпуклости на шее. А еще этот его чуть нервирующий взгляд. Все нормально, когда Грант сосредоточен на чем-то — на лабораторной, например; но когда они с Айви вдвоем, такое впечатление, будто он не знает, куда смотреть. Будто боится, что взгляд прямо в глаза — вещь слишком интимная, а если он глянет вниз, то она, чего доброго, подумает, что он пялится на ее грудь. И ведь по факту он этого не делает, но он боится, что она подумает, что он пялится на ее грудь. А тогда он будет знать, что она это думает. И она будет знать, что он знает. И тогда всё — они заблудились в зале социальных зеркал, из которого нет выхода.
Нет, он не нервничает в ее присутствии. Скорее он боится, что станет нервничать, а это выбивает из колеи точно так же, как если бы он и в самом деле нервничал.
Айви безгранично раздражает, что она уделяет такое внимание всем этим тонкостям. Потому что у парней, с которыми она обычно вступает в отношения, такое количество недостатков, что все они сливаются в один большой недостаток, и потому Айви даже не заморачивается их подсчитыванием. Хотя следовало бы.
— Привет, Айви. Ну, что думаешь — как ты справилась с этим тестом?
— Нормально, — отвечает она, хотя на самом деле уверена, что справилась гораздо лучше, чем «нормально».
Грант продолжает светскую болтовню — об учителях, о других ребятах. О ее прическе и о том, какая она, по его мнению, классная. Айви, занятая слежением за прыгающей выпуклостью, не слышит и половины сказанного. А потом Грант принимает вот этот самый «я-не-смотрю-на-твою-грудь» вид.
