— Да, я ничего, — кряхтит Айзек, его покрасневшее лицо искажается мучительной гримасой. Боль в плече такая, что, кажется, она простреливает все тело до кончиков пальцев на ногах. Но он не позволяет страданию помешать его планам.
— Извините, пожалуйста, извините… — Он начинает собирать рассыпавшиеся лекарства, возя руками по полу и сгребая таблетки в кучку.
— Нет-нет, не беспокойся, — говорит медсестра. — Сейчас позову кого-нибудь подмести.
— Нет, это моя вина, — настаивает Айзек, торопясь убрать беспорядок. — Моя вина. Я уберу.
Он высыпает пригоршню таблеток на тележку.
— Не нужно, — просит сестра. — Мы все равно выбросим эти таблетки. Нет, правда, все в порядке!
Но Айзек не слушает, продолжает собирать. Ссыпает таблетки на поднос.
— Извините, я нечаянно…
Сестра улыбается, неохотно принимая его ненужную помощь. А что еще ей остается делать?
— Ладно… — говорит она, — спасибо. Ты уверен, что с тобой все хорошо?
— Да. Так мне и надо. Бабушка всегда говорит, что нужно смотреть, куда прешься.
А затем Айзек уходит… унося с собой две пригоршни таблеток, которые он незаметно спрятал в поддерживающей повязке.
* * *
Закрывшись у себя в комнате, Айзек сортирует таблетки по кучкам, а потом идет в интернет, чтобы их распознать.
Розовая, круглая W 1 — «варфарин» для разжижения крови.
Белая, круглая M E16 — «эналаприл» от давления.
Желтая, овальная P 20 — «пантопразол» от изжоги.
Кучки таблеток на столе — настоящая радуга случайных химических препаратов, большинство из которых ему не нужны. Но есть среди них и другие.
Боль обычное дело в медицинских учреждениях, поэтому среди его трофеев одиннадцать таблеток представляют собой различные варианты того, что ему нужно. Неплохой улов для одной попытки. Конечно, надо найти более постоянный источник, но сегодня об этом можно не думать. Ведь говорят же, что нужно жить одним мгновением и оставить завтрашние заботы на завтра.
РОКСИ
Ненавижу семейные сходки. Особенно когда это моя собственная семейка, и особенно когда она сваливается на тебя неожиданно. Дерзкий поступок Айзека в медицинском учреждении для меня обернулся весьма неприятным переживанием.
Айзек лежит в гостиной на диване. Он положил лед на плечо, но пакет со льдом соскользнул, а Айзек слишком оторвался от действительности, чтобы это заметить. И как бы мне ни хотелось сказать, что сейчас мы здесь вдвоем, я не могу.
— Твоя вина, что ты такая недоступная! — слышится голос позади меня. Братец Вик
[25]. Я знала, что он здесь, но не была уверена, где именно, пока он не заговорил. Теперь я могу его разглядеть. Безупречный костюм и роскошный галстук придают ему вид ну очень важной персоны, хотя иногда я думаю, что он одевается так только для того, чтобы чувствовать себя важной персоной.
Мы с Виком не близки. Возможно, потому, что оба чертовски независимы. Нам, акулам в необозримом океане, незачем соревноваться между собой, потому что добычи хватает на всех. И все же мы оба существа территориальные и к тому же слишком похожи друг на друга, чтобы чувствовать себя комфортно в одном мире. Поэтому каждый из нас притворяется, будто другого не существует. Мы как бы невидимы друг для друга, пока один из нас не привлечет к себе внимание второго.
— Будь уверена, мы с твоей сестрой выполним свою работу, — продолжает Вик, — и уберемся, как только закончим.
— Погоди — с сестрой? Какой сестрой?
И тут откуда ни возьмись появляется Дилли
[26] и усаживается рядом с Айзеком — слишком близко, мне это не нравится.
— Привет, Рокси, — говорит Дилли с язвительной усмешкой. — А ты сегодня ничего себе. В смысле тебе сегодня ничего не светит!
Я много лет не разговаривала с Дилли, и вот надо же — она здесь, неуклюже поглаживает плечо Айзека!
— Не воображай, будто можешь перебить у меня мишень! — говорю я ей, не решаясь признаться даже самой себе, что Айзек для меня больше не просто мишень.
— Не вижу проблемы, — отзывается она. — Живи и давай жить другим. Надо делиться, понимаешь ли.
Она знает, что я не люблю делиться, но я наживку не хватаю.
— Не забудь, Рокси, — добавляет она, — я здесь по приглашению.
— Ничего подобного, — отвечаю я. — Ты здесь в результате акта отчаяния. Потому что нужно дойти до последней степени отчаяния, чтобы решиться иметь дело с тобой.
И тут Вик становится между нами.
— Девочки, девочки, не могли бы вы притвориться, что не ненавидите друг друга? Разве нельзя хотя бы раз в сто лет сохранить мир?
Не выношу этого его снисходительного тона, но Дилли подыгрывает Вику. Надув губы, она говорит:
— Наверно, можно, если Рокси перестанет вести себя, как будто она великий подарок человечеству от большой фармы.
— А знаешь, Дилли права, — говорит мне Вик, с гордостью поправляя галстук. — Мы способны делать то же, что и ты.
— Верно! — подхватывает Дилли. — Может, я и не такая быстрая, как ты, да и продержаться долго не могу, но это не значит, что я хуже тебя!
Тут Айзек шевелится и стонет под неделикатным прикосновением Дилли, тем самым доказывая обратное.
— Вместо препирательств ты бы лучше сосредоточилась на Айзеке, — отбриваю я.
— Айзек — так его зовут?
— Ты даже не знаешь его имени?
И опять Вик вмешивается:
— Очень забавная мыльная опера, но у всех нас есть другие клиенты, неважно, знаем мы их имена или нет; и чем дольше вы собачитесь, тем дольше мы здесь проторчим.
Ох уж этот Вик с его логикой! Весь из себя деловой. Даже явившись на Праздник, он хоронится в укромных углах и ведет профессиональные беседы. Он говорит «клиенты» вместо «мишени». Не сомневаюсь — он уже обменялся визитными карточками с «новой и улучшенной» Мэри-Джейн.
— Ладно, — сдаюсь я и больше не произношу ни слова. Придется перетерпеть, но только потому, что у меня нет иного выбора. Я задаюсь вопросом, видят ли они Айзека по-настоящему, как я? Блуждают ли их мысли где-то в другом месте, пока они составляют ему компанию, или они честно сосредоточены на своей временной работе — облегчению его боли, утолению его жажды?
