— Мы ждали подходящего случая, чтобы сказать тебе.
— И когда это все началось? В тот вечер на пляже?
— Ты меня, конечно, прости, но официально мы вообще-то никогда парой не считались. Так может, я и не обязана ничего тебе объяснять?
— Это подло, Шелби. — Неужели она ожидает, что он посчитает это в порядке вещей? Что он просто откланяется и пожмет Чету руку?
Шелби набирает в грудь побольше воздуха.
— Просто ты стал такой… эмоционально недоступный, Айзек. Я даже не знаю толком, где ты пропадаешь половину времени.
— Я нигде не пропадаю! Я здесь!
— Нет, Айзек, — возражает она. — Ты не здесь.
И это его убивает, ибо она права. Это наверняка все равно бы случилось, но он, Айзек, облегчил им задачу.
— И это лучшее, что ты можешь сказать — я не «здесь», а он, мол, «здесь»? В шаговой доступности, как собачье дерьмо? У Чета половина мозговых клеток служит лишь удобрением для волос — и ты меня на него променяла?
— Во всяком случае, с Четом весело! Ты в последнее время угрюмый, как сыч, а с ним весело, он жовиальный!
— Да он и слова-то такого не знает!
— А мне пофиг!
Айзек вдруг обнаруживает, что ему нечего сказать. На долю секунды он желает, чтобы Шелби таки свалилась с лестницы, и тут же испытывает ненависть к себе за эту мысль, а потом ненавидит себя за эту ненависть.
Шелби берет обе его руки в свои, и он не выдергивает их, сознавая, что она делает это в последний раз в жизни.
— Айзек, я люблю тебя. Ты знаешь, что люблю. И уверена, что, скажем так, через семьдесят лет мы будем сидеть в креслах-качалках и пенять, что ждали так долго, чтобы быть вместе. Но сейчас… сейчас другие обстоятельства.
Возвращается Чет с двумя полными подносами. Он успешно заменил и испорченную еду, и Айзека в сердце Шелби.
— Эй, кто голодный, налетай!
Айзек устремляется прочь. Хорошенькую же «головокрутку» устроили ему друзья!
* * *
Рики находит его на скамейке у входа в парк. Айзек предпочитает зализывать раны в одиночестве, но Рики ему этого не позволяет.
— Так, мужик, убираемся отсюда к чертовой матери! — говорит Рики.
— Не будь идиотом, ты же не можешь уйти и бросить их здесь!
— Все уже решено. Они поедут домой на Убере, позже.
— Если ты уйдешь, Рэйчел будет третьим лишним на всех аттракционах.
— Вообще-то нет, — возражает Рики. — Чет, может, и засранец, но засранец с понятиями. Гарантирую: Шелби и Рэйчел будут все время садиться вместе, а роль третьего лишнего достанется как раз Чету. Значит, мой уход — единственный верный способ сделать так, чтобы Шелби и Чет не сидели вместе на аттракционах.
Для Айзека это достаточно убедительное соображение, и он его принимает.
* * *
И лишь когда они выезжают на шоссе, Айзек наконец облекает в слова вопрос, который тяжело висит в воздухе:
— Ты знал?
— Если бы знал, я б тебе сказал, — отвечает Рики. — Впрочем, я догадывался. Жаль, что все так обвернулось. — Помолчав, он добавляет: — Кроме того, любой, кто использует в разговоре слова типа «жовиальный», не стоит того, чтобы иметь с ним дело.
— Ты слышал, да?
Рики хохочет.
Дело в том, что между раздирающими Айзека эмоциями — гневе, униженности, чувстве, что его предали, — есть некая соединительная ткань, в существовании которой он едва может признаться себе самому. Облегчение. Как бы Айзек ни жалел о случившемся, какая-то его часть чувствует облегчение.
— Знаешь, — говорит Рики, — если вы хорошо смотритесь вместе, это еще не значит, что вы подходите друг другу.
Айзек кивает, затем выуживает из кармана таблетку и бросает ее в рот, даже не задумываясь об этом. Но Рики обращает внимание.
— Что это?
— Да так, ибупрофен, — отвечает Айзек. — Восемьсот миллиграмм.
Ложь для него теперь так естественна, что он ее даже не замечает.
22 Куда уходЯт товарные поезДа
РОКСИ
Благодаря мне худшие дни Айзека позади. Хотя его машина все еще в ремонте, физически он более мобилен. Он не боится, что его толкнут, его шея теперь не напрягается от усилия поддерживать плечо. А поскольку Шелби сошла со сцены, между нами больше ничто не стоит.
— Она была пустой тратой времени и энергетическим вампиром, — говорю я ему.
— Я знаю, знаю, — отвечает он. — Все равно это очень тяжело.
Мы сидим на виадуке над железной дорогой. Это особое место. Айзек приходит сюда, когда ему нужно обдумать что-то важное. Болтая ногами, мы смотрим на проходящий внизу поезд. Покрытые сажей тепловозы тянут бесконечный ряд старых, ржавых грузовых вагонов. У Айзека с собой тяжелый рюкзак, набитый всякой всячиной, связанной с Шелби. Это в буквальном смысле багаж, от которого он жаждет избавиться. Но в то время как он оплакивает свою потерю, во мне бурлит возбуждение, заставляющее меня чувствовать все по-новому.
— Смотри — вон там, — указываю я, — едет угольный вагон с открытым верхом. Швырни в него свое барахло, и пусть поезд унесет его туда, куда идут товарные поезда.
Я ласкаю его плечо гораздо искуснее, чем Дилли. Мой массаж прогоняет боль. Айзек — раненый воин. Он думал, что неуязвим, но сейчас даже сама броня его ноет. Я должна быть осторожной. Я должна быть искренней. Он откидывает голову назад, и я щекочу кончиками пальцев его кожу под волосами, зажигая своим прикосновением миллиарды нейронов. Он наслаждается, и мне это очень важно. Его удовольствие становится моим.
Момент проходит, но мы все еще соприкасаемся. Между нами по-прежнему есть связь. Угольный вагон проезжает мимо, но Айзек не бросает туда рюкзак и не вываливает его содержимое. Вместо этого он встает, и мы покидаем это особое место — место утешения, которое сегодня утешения не принесло.
— Я мог бы просто прыгнуть в поезд и уехать… — размышляет он вслух по дороге к ближайшей автобусной остановке. — Тогда не нужно было бы думать о школе, о Шелби и Чете… или о колледже. Столько всего сразу навалилось…
— Так сделай это! — подначиваю я. — Прыгай в поезд. Я не стану тебя удерживать.
— Ты поедешь со мной?
— Конечно, Айзек. Я здесь ради тебя. Я никогда тебя не покину.
Обещания для меня плевое дело, я даю и нарушаю их с легкостью. Но на этот раз все по-другому. На этот раз я говорю то, что думаю. И это пугает меня в той же мере, в какой и радует. Я всегда была расчетливой. Заучила наизусть каждую фразу и всегда точно знаю, какую из них произнести, чтобы получить нужный результат. Знаю, какое выражение состроить на лице в ответственный момент. Я перецеловала тысячи мишеней и всех в себя влюбила. Но с Айзеком все так ново! А что если наш поезд-неизвестно-куда вдруг сойдет с рельсов?
