* * *
— Сынок… ты весь горишь!
Айзек просыпается и видит над собой мать — та держит ладонь на его лбу. Разве он не запер дверь? Кажется, запер. Сейчас утро. Ночь была не просто пыткой, а адской пыткой. Драмамин вызвал у него сонливость, мелатонин втрое усилил этот эффект, но озноб, дрожь и боль ломки держали юношу в сумеречном состоянии всю ночь. Он ни спать толком не мог, ни бодрствовать.
— Расстройство желудка, — хрипит он. — Инфекция ходит.
Он не рассказывает матери, что все кости в его теле ноют и чешутся изнутри, как будто в костном мозге шевелятся тысячи «черных вдов».
— Тебе надо к врачу!
— Нет, — просит он, — пожалуйста, не надо! Через сутки все пройдет.
— Айзек…
— Если до завтра не поправлюсь, тогда пойду к врачу, окей?
Тревога матери не унимается. Она опять щупает ему лоб, потом выходит и тут же возвращается с термометром — из тех, что вставляются в ухо. И хотя она не засовывает его глубоко, у Айзека ощущение, будто ему проткнули барабанную перепонку.
— Ой!
— Тихо! — Мать ждет, пока термометр не пискнет, и проверяет результат.
— Сто два и четыре
[38]. Адвил принял?
Принял, но не помнит когда.
— Посмотри на комоде, — говорит он. Мать находит лекарство, достает две таблетки и протягивает ему вместе с банкой «Гаторэйда», стоявшей на полу около пустого ведра. Хоть ночь была хуже не придумаешь, Айзека не рвало.
— Ты бы помыла руки, — советует он. — А то не дай бог заразишься.
При этом замечании лицо матери мрачнеет еще больше, но затем на нем появляется облегчение. Он понимает, о чем она думает: есть вещи похуже инфекционного расстройства желудка. Если рассматривать ситуацию в широкой перспективе, это пустяки. И теперь, оказав сыну помощь, мать с более или менее спокойной душой может оставить его одного.
Он слышит, как открываются и закрываются ворота гаража. Отец ушел раньше. Айзек остается дома один, и это, с одной стороны, утешает, потому что теперь ему не надо быть настороже, а с другой ужасает, потому что если он и был один раньше, то теперь он совсем, совсем один. А если что-нибудь пойдет не так? А если с ним случится припадок и он забьется в конвульсиях? Такое бывает. Что если это произойдет сейчас, когда во всем мире нет никого, кто знает, с чем он борется?
Телефон лежит на прикроватной тумбочке, но тянуться слишком далеко. Телефон не подключен к заряднику. Он заряжал его вчера, нет? А вдруг он ему понадобится? Вдруг нужно будет позвонить 911? Айзек садится на постели, чтобы взять телефон и чувствует, как что-то внутри него взбаламучивается. Грязь на дне застойного пруда. Она растет, вздымается в животе и вырывается на свободу, словно тяжелое облако бабочек на пике «русских горок» как раз в тот момент, когда закон земного тяготения вступает в свои права.
Айзек пытается дотянуться до ведра и нечаянно опрокидывает его, однако успевает поднять как раз вовремя. Его рвет — снова, и снова, и снова. Желудок стягивается в узел. Айзек извергает из себя еду, о которой даже не помнит, когда он это ел и ел ли вообще. Даже после того как в желудке ничего не остается, рвотные позывы не прекращаются, и в конце концов Айзеку начинает мерещиться, будто сейчас он выблюет в ведро все свои внутренности. Это кошмарное ощущение — биологическая потребность в очистке — длится и длится, но его организм так измотан, что бесполезные сухие позывы прекращаются. Он падает на постель, сворачивается клубком и пытается уверить себя, что скоро все пройдет. Хуже быть не может, так что теперь должно стать лучше.
Он ошибается.
РОКСИ
Праздник слишком шумен. Музыка, которая всегда задавала мне ритм, схожий с биением сердца, сейчас только мешает. Такое ощущение, будто она методично бьет по моим измочаленным нервам. Словно электрошок, тщетно пытающийся оживить что-то, в чем нет жизни.
Измочаленные нервы? У меня? Да когда такое было?!
Посреди бедлама я вдруг ощущаю на плече чью-то руку. Не твердая, но и не слабая, она просто лежит на моем плече, и все. В какой-нибудь другой день я бы ее и не заметила, и это подсказывает, кому принадлежит рука.
Моему брату Вику.
— Хиро спрашивал о тебе, — шепчет Вик мне на ухо. Дико раздражающе, потому что я как раз сумела забыть о его существовании.
— Прости, не слышу. Музыка слишком громкая, — отвечаю я, даже не повернувшись к Вику.
— Я СКАЗАЛ, ХИРО ТЕБЯ ИЩЕТ!
Я прекрасно слышала его и в первый раз, но хочу, чтобы он повторил, потому что ему неприятно со мной разговаривать.
— Скажи, что я занята.
Вик убирает руку
— Я только передаю сообщение. В следующий раз не стану заморачиваться.
И исчезает. Я оглядываюсь, но он уже растворился в толпе. Или, может, стоит прямо здесь, невидимый. Как я говорила, мы очень здорово научились играть в эту игру. Интересно, Айзеку когда-нибудь удавалось полностью игнорировать существование своей сестры? Я злюсь на себя за одну только мысль об Айзеке.
Пробую отвлечься, погрузившись в суматоху Праздника, но бесполезно.
Нет смысла откладывать неизбежное. Я протискиваюсь сквозь толпу к дверям VIP-салона, захожу внутрь и шагаю вдоль колоннады к коридору в задней части. На танцполе Нало возится с каким-то бедолагой, которого партнер бросил по окончании танца. Нало, причитая, баюкает в объятиях безжизненную фигуру, в то время как тени парамедиков выполняют свою работу, не подозревая о существовании нашего мира. Видя то, что видят они, но никогда то, что видим мы.
Я не смотрю туда. Это не мое дело, и в данный момент я не желаю знать, что там происходит. Поворачиваюсь и шагаю по длинному, темному коридору, затем медленно открываю дверь и вхожу в кабинет Хиро.
Люстра из ложечек тихонько звенит под ветерком от открывшейся двери. Свечи освещают хозяина кабинета и его письменный стол, но не то, что происходит на периферии помещения. Стоны бредящих и медленные последние вздохи — все это остается за пределами видимости. Если не знать, что там творится, то можно подумать, будто Хиро здесь один, но он никогда не бывает один. Хотя каждый, кто находится в его компании, — один.
Завидев меня, он закрывает свой гроссбух, кладет на него руки и переплетает пальцы.
— Где твоя сегодняшняя пара, Рокси?
— Я привела к тебе несметное множество! — напоминаю я, возможно, излишне запальчиво. — Имею право на небольшой отпуск!
— Имеешь право?.. — повторяет он медленно, пережевывая слова, будто старую, потерявшую вкус жвачку. — С чего ты взяла, будто имеешь на что-то право?
Сегодня у меня не хватает терпения выслушивать его нотации.
