— Послушай моего совета, Рокси. Если ты нашла что-то, выходящее за пределы твоей задачи, что-то большее, чем та жажда, которая сжигает всех нас… то хватай и не отпускай. Возможно, тогда ты не кончишь, как мы.
Льюд, этот святой покровитель излишества, замолкает и углубляется в размышления, а затем произносит:
— Если бы я покинул Праздник ради тихой, незаметной жизни, то, возможно, до сих пор был бы в игре, а не торчал бы здесь, прикованный навечно, платя высокую цену за былые удовольствия.
В этот миг мимо нас проносятся железные крылья, и я успеваю разглядеть то самое чудище, что выросло из кадуцея Льюда — безглазую горгулью с острыми как бритва когтями. Я знаю, что это такое на самом деле. Это воплощение всего того вреда, что мы наносим, и хаоса, который сеем. Слепая ярость мщения. Ее жажда, как и наша, никогда не насыщается.
— Пойдем отсюда, Люси. Мы увидели достаточно.
Но та качает головой:
— Я остаюсь.
Такого я не ожидала.
— Что? Ты уверена?
Она кивает и глубоко вздыхает, собираясь с духом. Она полна воодушевления, какого я никогда не видела в ней раньше.
— Когда чудовище опять прилетит, я его поймаю! Загипнотизирую. А потом залезу ему на спину и улечу в самый дальний угол вселенной!
Какая фантазия! Но я должна признать: фантазия — это суперсила Люси.
Услышав ее слова, Льюд разражается смехом:
— In-a-Gadda-Da-Vida
[43], бэби! Если кто-то и сможет превратить чудище в бабочку, так это ты, Люси.
Она застенчиво улыбается ему, и он улыбается в ответ, как будто они снова двое влюбленных, которыми были когда-то.
Я желаю ей удачи и ухожу от этой парочки — мечтательницы и узника. Спускаюсь обратно по горному склону крыши. Но прежде чем вернуться на Праздник, я слышу крик безграничного ликования, пронесшийся через все небо. Это Люси! Отсюда, снизу, я не могу ничего разглядеть, зато слышу ее голос, исчезающий вдали. Она нашла крылья, которые унесли ее из этого места! И во мне загорается надежда. Если Люси может избежать своей судьбы, то смогу и я.
Я возьму Айзека с собой, и мы уйдем вместе в мир, где никто не накажет нас за нашу попытку. Только тогда мы и спасем друг друга.
Интерлюдия № 5 — Вик (C18H21NO3)
Я не полностью лишен сочувствия. Я не полностью лишен субстанции. Есть люди, злоупотребляющие моей субстанцией, но это их дело. Кто я такой, чтобы ставить под вопрос чей-то выбор?
Да, я умею обманывать — например, свою сестру, — но я избрал совсем иной нарратив, чем у Рокси. Я не рыболов, не забрасываю в воду удочку с хорошо замаскированным крючком. Нет, я — неотразимо влекущий светоч. Разве можно осуждать свет за то, что он привлекает к себе мошек? Конечно нет! Такова его природа. И такова природа мошки, зовущая ее превратиться в пепел. С этой точки зрения все люди — Икары. А значит, меня винить не в чем.
Утверждаю, однако, что мой свет больше сродни сиянию луны, он словно утешительный маяк во тьме. Влюбленные, лунатики и волки-оборотни — всех их влечет лунный свет.
Прежде чем судить меня, вспомните, что в моей компании многие нашли истинное убежище от боли. Кто-то на короткое время, другие на более долгое. Впрочем, мои отношения с ними не похожи на те, что завязывает Рокси. Я профессионал. Не ношу гламурные наряды, как она. Не выставляю себя напоказ. Я тихий. Всегда в отлично сшитом костюме и при шелковом галстуке.
Для своих клиентов я верный исповедник. Можно сказать, психолог, потому что умею слушать. Не стесняйтесь, выкладывайте свои проблемы, я облегчу ваш ношу. И если вы привыкнете к менее тяжелому грузу на плечах, к тому, что уменьшившаяся гравитация облегчает ваши беды, — насладитесь этим! Идемте, прогуляемся по луне! И если воздух покинет ваши легкие… что ж, не говорите, что я вас не предупреждал.
Нет, я не полностью лишен сочувствия. Даже по отношению к своей сестре. Вот почему я решил ей помочь.
Я в его спальне — в затерявшейся в ковролине крошке таблетки из числа тех, что он добыл в центре ухода за престарелыми. Он смутно помнит, как крошка упала на пол, а он не стал ее поднимать, отвлекшись на какое-то другое дело. Воспоминание это так неясно, что больше походит на назойливое подозрение. Но этого достаточно, чтобы я проник в его мысли.
И вот я вступаю в контакт с юношей, которого обхаживает Рокси. Однако держусь на расстоянии. Маячу на периферии его сознания. Он лежит в постели и дрожит. Страшно тоскует по Рокси. Я сочувствую ему, нет, правда, сочувствую.
— Это то, чего ты ожидал? — еле слышно шепчу я. — Ну и как тебе твой добровольный отказ от того, что облегчало твою боль?
— Это ужасно, — говорит он. — Намного хуже, чем я мог себе вообразить…
— Хм-м… — протягиваю я без осуждения. — А теперь представь себе, что так будет всегда, Айзек. Бесконечное мучение. Ты не задумывался над тем, что с этого момента ты никогда больше не будешь счастлив?
— Нет! — протестует он. — Это неправда!
— Но разве у тебя нет ощущения, что это правда?
— Мои ощущения не играют роли! — настаивает он. — Я сейчас не могу мыслить здраво. Правда в том… правда в том…
— Может быть, правда в том, что без нее твоя жизнь не стоит того, чтобы жить?
Он содрогается при этом предположении. Я не тороплю его — пусть подумает, прежде чем я опять начну нашептывать, тщательно подбирая слова. Я не лгу ему. Лишь предлагаю траекторию мыслей. Позволяю вывести собственные умозаключения. Так что моя честность не страдает. Еще раз: я как луна — всего лишь зеркало.
— Доверься своей интуиции, — внушаю я. — Когда она тебя подводила?
— Нет, нет, нет! — стонет он. — У меня хорошая жизнь!
— Я понимаю, почему ты так думаешь, — одобрительно и сочувственно говорю я. — Но помнишь ли ты на самом деле то время, когда чувствовал себя лучше?
У него нет ответа.
— А если я скажу, что ты всегда так себя чувствовал? Если скажу, что так будет и впредь? Заставит ли это тебя изменить курс твоих действий?
— Я… Я должен пройти через испытание, — говорит он слабым, почти неслышным голосом. — Все зависит от этого. И мне станет лучше… если я… если только я…
— Потерял мысль, да? Не волнуйся. Я понимаю.
