– Так лучше? – хмыкнул мужик, склонив шею сначала влево, до противного хруста, затем вправо. – Но неудобно, ей-богу. Рога сразу жать начинают.
– Унеси его отсюда, – кивнул Герман в сторону Антона. – Придумай, что-нибудь про маскарадный костюм.
Мужчина пожал плечами и, подхватив парня подмышки, потащил его в другую комнату.
Я все еще лежала на диванчике в испачканном платье. Но как только назвавшийся отцом Германа скрылся из виду, то осторожно села.
Сюрреализм какой-то.
Как тогда, на сцене, когда Галю ранило, в голове начала крутиться абсурдно весёлая мелодия.
«Наверное, так и сходят с ума…»
– Ты меня вылечил? – осторожно уточнила я. – Вот этими искрами? Детям больше ничего не угрожает?
– Искрами? – Нагицкий приподнял бровь, удивленно посмотрев на меня. – Хм… с детьми пока все в порядке, но я бы рекомендовал все же показаться обычному врачу. Помогать взрослым не всегда просто. Детям – уже гораздо сложнее. А уж не родившимся детям... Равновесие новой жизни очень хрупко.
– Но сейчас с ними все в порядке? Ты в этом уверен? – это сейчас было самое важное.
– Сейчас да. – он выглядел настороженным. Явно мне не доверял.
– Хорошо, – я облегченно вздохнула. – Тогда… расскажешь, кто вы такие? Надеюсь, про маскарадный костюм заливать не будешь?
Очень надеялась, что это звучит требовательно, а не жалобно.
– А ты как думаешь? – мужчина осторожно присел на краешек дивана.
– Понятия не имею. Если бы ты был наполовину лошадью, предположила бы, что кентавр, – то ли от нервов, то ли от накопившегося напряжения, начавшийся словесный поток остановить оказалось сложно. – Но у тебя и мужика, который утверждает, что он твой отец, – рога. Может быть, ты наполовину козел? Баран? Корова?
– Ты хоть раз видела рога у коровы? – совсем не обидевшись, фыркнул Герман. – Ничуть не похожи.
– На оленьи тоже не похожи. Лосиные? Кажется, тоже мимо. Какой-нибудь буйвол? – я сделала вид, что всерьез задумалась. – Пожалуй, я остановлюсь на козле или баране.
– Почти угадала, – неожиданно подвел итог Нагицкий.
– Что ты сказал? – не слишком вежливо переспросила, не понимая, что он имеет в виду.
– Есть такой балет, на музыку симфонической поэмы Клода Дебюсси.
Нахмурилась. На музыку Дебюсси я знала не так много постановок, и, пожалуй, самой известной была «Послеполуденный отдых…»
Окончание мысли сорвалось с моих губ еле слышным эхом:
– Фавн. Ты… фавн? – это было настолько шокирующим, насколько одновременно очень логичным.
Любитель искусства, вечно окружен танцующими девушками. И эти его Рога и странные манеры.
– Но… как? – если до этого все странности я могла списать на начинающуюся шизофрению, галлюцинации, воздействие наркотиков, которые мне кто-нибудь мог подсыпать, то сейчас неожиданно перевернувшуюся реальность нужно было просто принять.
– Мир не такой, каким иногда кажется, – пожал плечами Герман.
– Если бы всякие там… фавны, существовали на самом деле, об этом бы все давно знали!
– Ну лет двести назад люди примерно то же говорили о микробах. «Если бы они существовали на самом деле, все бы об этом знали!» – последнее произнес с преувеличенной серьезностью.
Взял меня за руку, зажав мои холодные пальцы между ладонями.
Я так была поражена услышанным, что не отреагировала на это, пока он не поднес руки к своим губам, касаясь в невесомом поцелуе.
– Но вы ведь не микробы… – нервно дернулась.
– Суть не в размере. А в том, что все видят только то, что привыкли видеть, – кашлянул он. На лице проскользнули грусть и какая-то скрытая темная печаль. Видимо решил, что руку я убрала из-за брезгливости.
Мне стало стыдно и неловко.
– Что ж. – Он снова кашлянул. – Я рад, что ты передумала избавляться от детей. Но тебе все равно придется пожить у меня, что бы я был уверен в твоей безопасности.
Для меня на сегодня все это было слишком. Это было гораздо больше, чем я могла понять и принять за один вечер. Да и спорить сил не было. Так что просто кивнула.
– Только оставь меня одну. – это все, чего мне действительно хотелось.
Герман кивнул.
– Пойдем, я провожу тебя. – Поднялся, и с шутливым поклоном протянул мне руку. – Не хочу, что бы ты заблудилась. А потом принесу ужин. Не советую лишний раз ходить по дому. Как сказал мой папаша, у нас тут «воссоединение семьи».
Еще никогда прежде я не слышала, что бы словосочетание «воссоединение семьи» использовали как ругательство.
Глава 11
Вчера после недолгих уговоров Герман согласился съездить со мной до квартиры, привезти вещи, чтобы мне не пришлось идти на работу в дурацком красном платье. Заодно я забрала все принадлежности с репетиций.
Правда, сначала он предлагал надеть что-то из того, что было у него дома…
А что могло быть у него дома? Правильно, только то, что оставляли или забывали его предыдущие пассии. По крайней мере, глядя на предложенные вещи, я решила именно так, а потому даже не притронулась ни к одной из них.
Впрочем, сейчас больше всего меня беспокоила не одежда. А чтобы Герман не подъезжал к парковке, а высадил у ближайшей автобусной остановки.
Подумаешь, пройти пару сотен метров.
Но, несмотря на мои настоятельные просьбы, он даже скорость не сбросил, когда мы ехали мимо. Лишь скептическим взглядом окинул выбоины в асфальте и одиноко торчащие тут и там ржавые арматурины, заменяющие бордюр.
Я нарочито демонстративно вздохнула и закатила глаза, на что услышала с водительского места что-то подозрительно похожее на «И как она ещё жива?»
Скрестив пальцы, накинула на себя тонкий платок, который выудила из дамской сумочки, и солнечные очки, водрузив последние себе на нос. Попыталась замотать голову, но не преуспела и на полпути в принципе сообразила, насколько этот киношный способ скрыть свою личность на самом деле безнадёжен.
Сделав глубокий вдох, сгребла с сидения пакет с балетным скарбом и едва не зашипела рассерженной рысью на протянувшего было к нему руку Германа. Тот со смехом отдёрнулся, поднимая руки в защитном жесте.
– Спасибо, ты уже помог на год вперёд, - сквозь зубы пробормотала я и открыла дверцу.
Театр с этого ракурса казался непривычно праздничным. От запасного выхода до остановки было ближе, и я почти всегда пользовалась им.
Парадные двери со всей этой позолотой, лепниной и монументальными колоннами производили на неподготовленного зрителя впечатление не меньшее, нежели само представление. Афиши пестрели красочными нарядами и знаменитыми названиями.
