– Забудь, что ты меня видел. И пригляди за грузом.
Стражник растерянно кивнул и открыл рот, чтобы привычно нахамить, но ругань застряла у него в горле. Действительно, тут же нет никого – не ругаться же на пустое место.
Похлопав Нинью по крупу и разрешив ей уйти попастись в тенях, Роне взбежал на борт шлюпа и отпихнул рыжего от штурвала. Матросы уже торопливо отдавали швартовы и поднимали парус.
– Грот, слышь, головой отвечаешь за мой груз! – напоследок крикнул шкипер.
Роне против воли усмехнулся: вот сообразительный наглец, и не боится! Взять, что ли, в слуги – сколько ж можно жить среди мертвецов?
Подумал и тут же выкинул из головы. Пока у него другая задача.
В погоне за торговой посудиной не было ничего увлекательного. Обычная работа: наложить на шлюп полог невидимости, разогнать до сорока с лишним узлов и удерживать подальше от берегов, мелей и кишащих в Вали-Эр торговых и рыбацких посудин. Рутина. Которая давалась Роне неожиданно легко – словно воздушная стихия вдруг стала не едва проявленной третьей, а полноценной, равной его первородному огню. Как у Дюбрайна.
Роне почти ощутил его рядом. Почти услышал его запах. И пообещал себе непременно выбраться вместе с ним на море. Дайм наверняка любит море, не зря же он сам на него похож.
Правда, мысли о светлом шере не помешали Роне слегка нарушить закон. Совсем слегка. Чтобы не тратить собственный запас, он приспособил матросов под источник энергии: наложил на каждого простейший аркан гнева и медитировал под брань и звуки потасовок. Следить, чтобы матросы не покалечились до неспособности работать, он предоставил шкиперу – тот и без ментального воздействия проклинал «косоруких тюленей», а самого Роне мечтал сбросить за борт и скормить ракам. Что ж, беспомощная злость – неплохая приправа к основному блюду.
Посудина, на борту которой убийца понадеялся сбежать из столицы, показалась за час до полудня. Обшарпанная шхуна, груженая ольберской шерстью и кожами, шла довольно быстро для такой рухляди. Роне снял с матросов аркан, чтобы не передрались снова в самый неподходящий момент. Оборванцы тут же забились по углам, подальше от злого шкипера – благо от парусов Роне их попросту отогнал, чтобы не мешали воздушным потокам.
– Эй, ты! – крикнул шкиперу Роне, когда до шхуны оставалось не больше трех сотен локтей. – Быстро вооружай оборванцев и стройтесь на палубе. Пойдете со мной. Одного оставь за штурвалом.
Последние минуты перед абордажем он вслушивался в след и готовил ловчие сети. Мальчишка, похоже, спал – поисковая нить вела в каюту по правому борту. Матросы шхуны занимались кто парусами, кто мытьем палубы, кто-то просто сидел на бухте канатов и пялился на проплывающие мимо поля. Рулевой зевал около закрепленного штурвала: русло здесь было широким и прямым, как гномьи железные дороги.
– Как только скажу «пошли», прыгаете на борт шхуны, – скомандовал Роне контрабандистам. – Идите за мной, держите наготове веревки. Никого не убивать!
Последний приказ Роне добавил исключительно ради светлого шера. Почему-то не хотелось делать то, что ему не понравится, даже если Дайм никогда и не узнает о подробностях этого маленького приключения.
– А как же команда… – начал один из матросов.
– Цыц, – оборвал его шкипер. – Благородному шеру виднее.
Абордаж прошел на диво гладко. Шлюп нагнал шхуну, выровнял скорость и притерся к левому борту. Матросы на шхуне свалились сонными кулями, где стояли. Роне взлетел на высокую палубу, метнулся к нужной каюте, вышиб запертую дверь… и захохотал, как ненормальный.
На подвесной койке валялась кукла размером с ладонь, сделанная из тряпок, с нарисованными угольком глазами и желтыми нитками вместо волос. Одеждой ей служил обгорелый кусок атласа, приколотый иголкой из звездного серебра.
– Вот лихорадка, дери тебя семь екаев! – утерев выступившие на глазах слезы, пробормотал Роне, протягивая руку к кукле. – Лихорадка… – повторил он, когда при первом же касании его ауры кукла вспыхнула сине-лиловым пламенем и сгорела, оставив на засаленном матрасе лишь силуэт из сажи.
Позади послышалось недоуменное шуршание: рыжий шкипер, заглянувший в выломанную дверь, пытался понять, что тут происходит. Ничего объяснять ему Роне не собирался. Не признаваться же вслух, что девчонка его переиграла! Достойная, дери ее, ученица. Его ученица! Проклятье.
– Назад, в порт, – бросил он, разворачиваясь к шкиперу.
Тот попятился, раздвигая своих матросов, и, без лишних вопросов раздав им направляющие тычки, погнал обратно.
Больше на шхуне делать было нечего. Ни Стрижа, ни следа. Только потерянное время.
– Разворот, шисовы дети! – скомандовал шкипер, едва Роне спрыгнул на палубу шлюпа. – Полный вперед обратно, шевелись, якорь в глотку!
О команде оставленной шхуны контрабандист забыл, зато о них позаботился Роне. Короткий сон, полный кошмаров, закончился, а ведущие к магу нити остались: не пропадать же работе зря, тем более что обратный путь следует проделать как можно быстрее. Проклятый мальчишка наверняка где-то на половине дороги в Хмирну или Баронства. Если, конечно, не совсем дурак.
Вытащив из кармана френча карту и фиал карминного стекла, Роне расстелил пергамент прямо на палубе и сыпанул на бумагу горсть пепла из фиала. Пепел, не обращая внимания на ветер, на лету принял форму собаки. Поджарой, длинномордой и длинноногой гончей.
– Ищи, – приказал Роне.
Гончая заметалась по карте. То и дело она останавливалась на перекрестках, в тавернах и особняках, в доках и у Магистрата, принюхивалась и неслась дальше: кругами, петлями, без смысла и толку. Роне чувствовал запах, испятнавший всю карту. Тут и там в пригородах веяло миндалем, отдавали горечью Имперский и Кардалонский тракты. И нигде запах не становился гуще, нигде пепельная гончая не выла, напав на свежий след или обнаружив логово. Словно Воплощенный не ночевал в доме, не ел в таверне, не гулял по улицам. Словно он вылезал из Ургаша, лишь чтобы убивать.
Убивать? Дубина!
Отскочив от карты, Роне громко и заковыристо выругался. Какой же надо быть дубиной, чтобы не сообразить простейших вещей. Ведь кукла пахла не совсем как Воплощенный, за которым Роне охотился вчера. Кукла пахла, как Тигренок, стоявший за троном Шуалейды. Но и то, и другое – лишь части сути, а как пахнет человек, именно человек, а не мастер теней, не Тигренок, не Воплощенный, он понятия не имеет. Скорее всего, частица настоящего запаха была на сгоревшей кукле, тот атлас явно побывал в руках мальчишки. И теперь, чтобы его найти, надо сначала достать его вещь.
– Место, – велел Роне пепельной гончей.
Струйка пепла взлетела с карты и втянулась в фиал. Карта свернулась в тонкий свиток, прыгнула в руки и была убрана обратно в карман.
Не жалея дармовой энергии, Роне разогнал шлюп до шестидесяти узлов. Большей скорости посудина бы не выдержала, и так скрипела, стонала и грозила развалиться в любой момент. Но Роне было не до заботы о собственности ворья: он мысленно перебирал донесения, отчеты и слухи – все, что могло бы подсказать, где искать логово убийцы. Тщетно. Хисс хорошо позаботился о своих слугах: даже Роне, сто собак съевший на мнемотехниках, едва мог вспомнить лицо Мастера Ткача, что уж говорить о простых агентах. Разумеется, Темный Брат не понадеялся на одно лишь уважение к своей воле. Всех Посвященных, начиная с мальчишек-учеников, он оградил от излишнего рвения Конвента и стражи: все, что могло бы связать их с гильдией Ткачей, мгновенно стиралось из человеческой памяти, а любые записи, вещественные доказательства и прочее – таинственным образом портилось или пропадало. Вот если бы удалось сохранить это полезное свойство после переселения в тело убийцы души Ману!
