– Я. Никуда. Отсюда. Не. Пойду.
Его слова настырно пробивали корку льда. Здесь, в глубине, было так хорошо. Спокойно. Пусто. А слова мешали, кололи и толкали – куда? Зачем?
– Что тебе еще? Извинений? Хорошо. Прости. Я была не права. Все. Уходи, – попросила она, удивившись, как хрупко звучит голос.
Размытый силуэт покачал головой, не давая соскользнуть в тишину. Упали на пол рубаха и куртка, зазвенела брошенная гитара.
– Почему? – Себастьяно шагнул к ней. – Почему ты прогоняешь меня?
Она удивленно сморгнула дождевые капли. Разве она сказала…
– Прогоняю? Я отпускаю тебя! Ты же хотел свободы.
– Нет. Не свободы. – Сильные руки обняли ее, хрустнул ледяной панцирь, впиваясь осколками в кожу. – Тебя.
Шу замерла, не веря: после всего, что она сделала – он здесь? И этот запах, пыли и пота, солнца и желания – не мерещится? И руки, ласкающие спину и затылок, настоящие, и бесшабашное счастье в синих глазах, и солнечное тепло его тела и дара…
– Любить, так принцессу, – шепнул Себастьяно ей в губы.
Кажется, она хотела что-то ответить. Или что-то сделать. Но смогла только вцепиться в его плечи, чтобы не упасть – потому что пол провалился под ногами, а стены закружились красковоротом, и обезумевший поток смел ее, растрепал и растворил в себе.
Себастьяно бие Морелле, Стриж
– …мы с братом нашли лисенка, – бездумно рассказывал Стриж. – Он сворачивался клубком, когда спал. Совсем как ты. Моя нежная Лея…
– Мой, – сонно шепнула она и провела ладонью по его бедру.
– …шелковая шерстка, черная с белыми подпалинами, а глаза желтые, как мед. Мама сказала, северная серебряная лиса. – Стриж перебирал ее волосы, пропускал между пальцев. – Красивая. Ты красивая, как облака в реке, Лея, грозная колдунья. Лисичка…
Он понял, что сказал что-то не то, лишь когда она вздрогнула и уткнулась носом ему в плечо. Тупой шисов дысс, думать надо, что несешь!
– Эй, ты чего? Не прячься.
– Я не… – она провела пальцем по давно исцеленному следу от плети и взглянула ему в глаза, снова дерзкая и колючая. – Я темная колдунья, Тано. Не боишься?
Он рассмеялся, сгреб ее в охапку, но Шу вырвалась, оттолкнула его.
– Себастьяно!
– Моя госпожа Лисичка.
От воспоминания о хризантеме и плетке обдало жарким азартом: подергать стихию за усы, а потом поймать руками разъяренную молнию и целовать, пока она не станет нежной и покорной…
– А ты знаешь, что когда сердишься, похожа на грозу и смерч? Самая красивая на свете гроза. Моя. И не вздумай извиняться. – Он поймал ее руку, потерся о ладонь щекой и подмигнул. – Мне почти стыдно, что я тебя дразнил.
Она вырвала руки и отскочила.
– Ты смеешься надо мной!
Стриж потянулся, перекатился на спину, закинув руки за голову, и огладил ее с ног до головы взглядом – тонкая, гибкая, упрямая, брызгается искрами, чудо как хороша! Как такую не дразнить?
– Ну, смеюсь. Ты так прелестно злишься.
– Прелестно?! Ненормальный.
– Сама такая.
Он поймал губами ее смех: хватит разговоров, еще немножко тишины и покоя, прошу тебя, Светлая! Не думать, не возвращаться из грезы. Пожалуйста!
Светлая не услышала. Через несколько мгновений Лея снова вырвалась и попросила:
– Себастьяно… Тано… останься со мной.
Такое сладкое слово – останься. Два дня назад он бы отдал за него все. Пока было, что отдавать.
Насмешливо дохнула льдом Бездна: ты был готов умереть, но готов ли жить?
Стриж не хотел отвечать на этот вопрос. Остаться, зная, что в любой миг Хисс может потребовать ее душу, а гильдия – ее смерти? Или отказаться от мечты, когда она уже в руках, податливая и до головокружения прекрасная? Будь проклято все! Что стоило Герашану свернуть ему шею там, в таверне!
Стриж заставил себя успокоиться и начать думать здраво. О том, как теперь выбираться. Шис. Сказать – не люблю? Не поверит. Сказать правду? Толку от той правды. Придется снова сбежать. Будь проклят этот выбор!
– Если ваше высочество предлагает мне должность домашнего тигренка… – беззаботно начал он.
– Ты… не хочешь?
– Хочу, – он посерьезнел, – я люблю тебя.
– В самом деле хочешь? – Она заглянула ему в глаза.
Проклятье. Не верит. Ну же, играй лучше, шисов дысс, перед тобой маг разума, а не деревенская дурочка.
– Да, – он отвечал чистую правду, искренне и убежденно. – Больше всего на свете, Лея, я хочу остаться с тобой. Тигренком, горничной, все равно кем, лишь бы с тобой.
– Неправда. Тебе не все равно.
Слава Светлой, она увидела ложь, но не там. Если б можно было в самом деле остаться! Да хоть в ошейнике, плевать, лишь бы не бояться за нее.
– Ладно, не все равно. Горничной не хочу, корсажи завязывать не умею, – он пожал плечами. – А принцем – рожей не вышел. Так что Тигренком самое то… – Стриж запнулся, не понимая, что делать дальше?
Лея прижалась к нему, обхватила руками.
– Не смей уходить. Пожалуйста.
– Куда ж я от тебя денусь. – Он обнял ее, вдохнул такой родной запах кувшинок и грозы, коснулся губами виска. В последний раз? Или все же попробовать?.. Он набрал воздуха, словно перед прыжком в ледяную воду. – Лея. А если я одержимый убийца…
– Чушь! – Шуалейда зажала ему рот ладонью. Глаза ее горели отчаянным нежеланием знать правду. – Ты светлый шер. Светлые не бывают убийцами!
От ее доверия было больно и сладко, и самому так хотелось поверить в чушь: светлые не бывают убийцами. Но по сравнению с некоторыми «безобидными» светлыми мастер Стриж, Рука Бога, сущий щенок. Во что его сегодня и ткнули. Носом.
Стриж фыркнул, вспомнив занозистый и грязный пол таверны.
– Мне все равно, кто ты, – продолжала Шуалейда. – Мне плевать, за что тебя приговорили к рудникам, даже если ты в самом деле убил кого-то, если твой приговор не был ошибкой, я все равно…
Он отвел ее руку, сжал. Идея еще не успела оформиться, но он уже торопился сказать:
– Не было никакой ошибки, Лея. Но я никогда не причиню вреда тебе или твоему брату. Моя жизнь, моя душа и верность принадлежат тебе, видят Двуединые.
Мгновенье ослепительного света и ледяной тьмы: клятва принята. Но поможет ли?
Шуалейда вздрогнула, ощутив присутствие Брата и Сестры, прижалась к нему, горячечно зашептала:
– Ни к чему, Тано, я верю и без…
– Я и без клятв принадлежу тебе. – Стриж не дал ей договорить, подмял под себя. Тратить драгоценные мгновения на разговоры? Нет уж. – Не потому что ты меня купила, а потому что я тебя люблю.
