Кто виноват.
Кто искал ненависть – тот нашел, сам ее вырастил. Сам…
Наслаждайся теперь свободой, нежить. Проклятая, бессмертная, никому не нужная тварь.
Роне отшатнулся от двери, на подгибающихся ногах отошел. Оперся спиной о противоположную стену. Заткнул уши. Закрыл глаза.
Он не хотел ни видеть, ни слышать того, что там происходит. Не хотел знать, что Дюбрайн уже нашел ему замену… или – хотел?
Ну же, Бастерхази. Сколько раз ты говорил, что хочешь Дайму счастья? Так вот оно – его счастье. С Шуалейдой и ее мальчишкой, светлым шером. Мастером теней. Смешно, да? Мастер теней, Воплощенный – лучше тебя. Адекватнее. Безопаснее. Он не ударит в спину, не станет лгать, интриговать и прикрываться иллюзиями.
Роне провел ладонью по лицу. Гладкому и молодому. Чужому лицу. Потому что свое – спрятано. Даже от себя. Прежде всего от себя. Кто же захочет видеть в зеркале морщинистую, седую тварь, больше похожую на мумию, чем на человека? О нет. Только не Роне Бастерхази, сама честность и прямота…
Он не сразу понял, что хриплый лающий звук, рассыпавшийся по безлюдному коридору – это смех. Его собственный.
Резко замолкнув, Роне опустил взгляд на свои ладони.
Пустые. Никаких, дери их, солнечных ромашек.
Никогда больше.
Ты упустил свой шанс. Давным-давно упустил. Хватит врать себе. Что бы ты сейчас ни сделал – Дайм не вернется к тебе.
Ни-ког-да.
Ты должен был понять это сразу, как только он прошел мимо. Когда целовал руки Шуалейде – а тебя не оделил даже взглядом…
Нет. Раньше. Ты должен был понять это, когда отвез его в Хмирну – и получил свой лотос. Должен был понять и смириться, а не придумывать тысячу оправданий тому, что Дайм не зеркалит. Не пишет. Не хочет больше тебя знать.
Потому что ты – не достоин.
Он прав.
Он совершенно прав.
И если… нет, когда он скажет: «Сдохни наконец», – ты пойдешь, ляжешь в траву и сдохнешь, лич ты или кто там еще. Неважно.
Совершенно неважно.
Все, кроме… ну, ты можешь хотя бы попросить прощения, Бастерхази. Вряд ли Дайму это нужно, но когда-то ты обещал ему измениться. Оставить позади ложь и ненависть. Научиться доверять.
Ты, который требовал доверия – и предал.
Требовал правды – и врал.
Жаждал любви, но сам-то? Что ты дал ему сам?
Ни-че-го.
Ты так и не узнал, какое это счастье – не брать, а давать. Не наполнил свою жизнь настоящим смыслом. Что ж… у тебя одна попытка. Последняя.
Глубоко вдохнув призрачный запах солнечных ромашек, Роне мысленно потянулся в Лес Фей, к раскрывшимся под ночным небом цветам. И ощутил их в ладонях. Целую охапку прохладных, влажных от росы, пахнущих миндальной горечью и манящей звездной пылью фиалок. С лепестками темными, как ночь, и обсыпанными крупной светящейся пыльцой – как звезды.
«Прости меня, Дайм. Я в самом деле хочу, чтобы ты был счастливы. Со мной или без меня, просто счастлив. Я не стану мешать тебе», – шепнул он в ворох цветов и отпустил их в полет. К чужому порогу. К порогу, за которым его больше не ждут.
Не глядя на то, как звездные фиалки опускаются на пол, Роне развернулся и пошел прочь. Куда-нибудь подальше. Где он сможет привести себя в порядок. А потом – придумать новый план. Ману получит свое тело. Не может же быть, чтобы Роне оказался бесполезен даже для него! Он сможет.
Обязательно сможет.
Он должен. Он обещал Дайму… нет, не Дайму – он себе обещал стать достойным любви. Тем, кого стоит помнить. Даже когда он уйдет в Ургаш, что случится совсем скоро. Потому что… потому что единственный смысл, который у него остался – это Ману. Его последний друг. Тот, кого он еще не успел обмануть и предать. В конце концов, на Стриже ветра не встали, найдется и другой вариант.
Роне так тщательно отключился от внешнего мира, что не сразу услышал голос за спиной. Лишь когда наткнулся на невидимую стену приказа:
– Стой.
Первой мыслью было – не успел. Подвел Ману.
А второй была радость. Наконец-то Дайму что-то от него понадобилось. Жизнь, смерть – что угодно.
Роне обернулся, слыша шаги за спиной – быстрые, словно Дайм опасался не успеть. Глупость какая. Уж что-что, а сбегать Роне не собирается. Не в этот раз. Обернулся – и его чуть не снесло волной радости пополам со страхом.
– Бастерхази? – спросил Дайм, словно не узнал его, или не верил своим глазам, или… или он спросил о звездных фиалках, которые держал в руках. – Спасибо.
И улыбнулся так светло и беззащитно, что у Роне перехватило дыхание.
Дайм. Улыбается. Ему.
Идет к нему.
Касается ладонью щеки, гладит – тихо-тихо просит:
– Не прячься от меня больше. Пожалуйста.
– Я не… – Роне покачал головой и поймал ладонью руку Дайма, прижал к своему лицу теснее, вдохнул сумасшедше прекрасный запах мокрых сосен, моря, ветра и звездных фиалок… – Дайм, ты не…
Закончить фразу он не успел, потому что Дайм притянул его к себе и поцеловал. Так горячо, так жадно, так… что Роне забыл напрочь, что хотел сказать. Глупость какую-то. Почему-то у него постоянно получаются глупости. Наверное, лучше молчать.
И обнимать горячее твердое тело, ощущать ладонями, как бьется под ребрами сердце. Его. Их сердце. А потом, когда Дайм оторвался от его губ – позволить ему взять себя за руку и отвести в комнату. В постель.
Без единого слова.
Почти не дыша.
Молясь Двуединым, чтобы это не оказалось сном. Еще одним сном, после которого ему окончательно продует чердак.
И даже если этот не сон – все равно продует. Уже. Иначе в голове не было бы так пусто и звонко. Ни единой мысли. Только имя: Дайм.
– Дайм, пожалуйста, – прошептал Роне, стаскивая с любовника рубашку и вжимаясь лицом в соленую горячую кожу, впитывая его запах, ощущение влажного шелка под губами, подаваясь головой под руку, которую Дайм запустил ему в волосы.
Сжал.
Сильно. До боли. До сладкого стона, родившегося где-то в груди и выплеснувшегося сквозь горящие от соли и жажды губы.
– Мой свет, мой све-е-ет… – горячечно шептал Роне, целуя ключицы, ловя ртом рыжие волоски вокруг сосков, путаясь пальцами в застежке своих брюк, падая на спину и утягивая свой свет за собой, на себя, чтобы быть близко-близко, единым целым – и закричать в голос, когда тяжелое тело прижало его к простыням и над ним распахнулись огромные крылья, сотканные из света и немножко из тьмы и огня.
– Ты так прекрасен, мой темный шер, – голодно и восторженно шепнул Дайм, глядя ему в глаза: близко-близко, и с таким счастьем, что Роне чуть не задохнулся.
