Наверное, впервые Ориса затошнило от вида и запаха крови. Не надо было звать мага, чтобы понять, чья это кровь: отец никому и никогда бы не позволил устроить в своем кабинете такое, если бы был жив. Но почему дома тишина? Где мама?
Орис бросился по коридору к материнской спальне. Вокруг было чисто, тихо, словно ничего не случилось. И мать спала, подложив ладонь под щеку и чему-то улыбаясь. Отца, как Орис втайне от себя надеялся, рядом с ней не было – как не было нигде в доме. Набранные этим летом мальчишки-ученики спали как сурки, слегка попахивая гоблиновой травкой. Подземная галерея, ведущая в контору на улице Ткачей, была заперта на замок с этой стороны. И никаких следов: посторонних в доме не было по меньшей мере с середины дня, кровь – только в кабинете.
«Стриж? Нет, не может быть! Брат не мог. Может, Седой? Но как? И где тело? Багдыть!»
Орис бросился к двери: искать Стрижа, звать Махшура, хоть что-то делать, но вспомнил о матери. Нельзя, чтобы она это видела. Надо убрать… или нет, надо, чтобы Риллах Черный увидел как есть. А мама пусть спит пока.
Рюмку сонной настойки мама выпила, не задавая вопросов. Только глянула на сына, вздохнула – и уснула до вечера. А Орис на мгновенье застыл, решая, найти сначала Стрижа, Махшура или Риллаха? Однорукий бывший гробовщик, помощник отца, ближе. Всего лишь квартал по подземному ходу до конторы… Да. Сначала Махшур.
Махшур спал. Невинно, как младенец: услышал Ориса, лишь когда тот, под покровом Тени проникнув в комнату позади конторы, вежливо покашлял.
Шисом нюханный негодяй точно был ни при чем. Кривая рожа так просияла при известии о смерти Мастера, что Орис едва сдержался, чтобы тут же не свернуть Махшуру шею.
«Только дурак поддается на провокации», – вовремя вспомнились слова отца.
– Жаль, не мне удалось порвать ему глотку. – В глазах Махшура читалось искреннее сожаление, в том числе и тем, что Орис сдержался, а губы кривила мерзкая ухмылка.
– Сочувствую, – так же мерзко ухмыльнулся Орис, не подумав отвернуться, когда старый хрыч вылезал из постели и натягивал рубаху в чернильных пятнах.
– Доигрался твой папаша, – бормотал тот, рассовывая по местам арсенал и проверяя выкидные ножи в протезе левой руки. – Ставлю золотой против динга, твой братец расстарался. Мастером хочет стать. Хе. Семейка.
Черные глаза гробовщика обежали Ориса с головы до ног, узкие губы снова растянулись в ухмылке.
Злость поднялась щекотной волной: на Махшура, который что-то знал, на брата, который мог же, мог! Только он и мог справиться с Мастером Ткачом, демон Хиссов! На отца – доигрался же. Но с кем он играл? Кто бы знал…
– Не братец. – Орис пожал плечами и толкнул дверь. – Братец был со мной. Праздновали, как все честные подданные. Шис подери! Ты идешь или нет?
Он обернулся с порога и смерил Махшура коронным отцовским взглядом: так змея смотрит на лягушку, прежде чем проглотить. Гробовщик разглядывал его внимательно, словно пытался залезть в мозги. Слава Хиссу, ментального дара у убийцы не водилось и водиться не могло.
– Некуда уже спешить-то, – ровно ответил Махшур.
До самого кабинета молчали. В кабинете тоже. Махшур обнюхал все углы, вытащил откуда-то недопитую бутыль вина, осколок бокала, покачал головой, обернулся на Ориса, который стоял на пороге.
– Стриж. Некому больше.
Уверенность в тоне Махшура резанула по сердцу. Брат – нет, не мог он! Незачем Стрижу убивать Мастера. Не он!
– Риллах разберется, – бросил Орис и, развернувшись, вышел прочь.
Город просыпался. Раскрывались окна, над трубами поднимались дымки. Из пекарен доносился аромат свежего хлеба. По булыжникам бодро цокали ослики, катящие тележки молочниц, сами молочницы подмигивали и улыбались красивому парню, куда-то спешащему с утра пораньше.
Орис не видел ни улыбок, ни завлекательно покачивающихся плеч. Всю дорогу к дому маэстро Клайво он, как заклинание, твердил: не Стриж. Светлая, сделай так, чтобы это был не Стриж! Пусть его не будет дома, не будет в Суарде. Пусть он вернется завтра! Потерять в один день отца и брата – это слишком.
По запаху медовых оладий и счастливому лицу Сатифы, экономки маэстро, он сразу понял: не вышло. Не услышала Светлая молитв слуги Темного. Стриж дома.
– Где он? – вместо приветствия спросил он старуху.
– Светлого утра, бие Орис, – не замечая его грубости, радостно отозвалась она. – А я как раз оладий испекла.
– Кто там, Сатифа? – послышался из дома голос маэстро.
– Брат Себастьяно пришел, – отозвалась экономка.
– Так зови его завтракать!
– Где этот шисов дысс?
– Так спит же брат ваш, – отодвигаясь, вздохнула старуха. – Вернулся со вторыми петухами. Ох, молодость…
Не дослушав, Орис протиснулся мимо нее и взбежал на второй этаж.
Полуголый Стриж обернулся от умывальника к распахнувшейся двери, и Орис замер, словно наткнувшись на стену собственной боли. Никаких сомнений – виноватые глаза ублюдка не пытались лгать.
Не тратя времени на слова – к чему теперь слова? – Орис бросился на Стрижа. Несколько секунд они катались по полу, словно взбесившиеся коты. Трещала мебель, что-то внизу верещала Сатифа, но Орису было все равно. Он сосредоточился на одной мысли: убить! Но тело подводило, удары не достигали цели. Знакомый ритм дыхания, годами отработанные движения, даже запах соперника – привычный и родной – кричали: это не всерьез! И удары, что наносил в ответ Стриж, не отличались от сотен нанесенных раньше, когда они еще были братьями.
Бесплодную драку прервал свалившийся кувшин.
Грохот, брызги воды, летящие осколки, кровь на плече брата.
Оба вмиг вскочили – спина к спине, в поисках настоящего врага. И тут же отпрыгнули, никого постороннего не обнаружив.
– Ну? – спросил Орис, облизывая содранные костяшки пальцев.
– Что ну? Полегчало? – Стриж растянул разбитые в кровь губы.
– Почему? – Орис мягко, по-кошачьи, подступал к Стрижу.
– Надо было.
Оба хищно кружили по комнате, ни один не решался напасть.
– Ты не забыл, что он мой отец?
– Не забыл.
От холодного тона Стрижа вновь вспыхнула ярость.
– Ты… проклятый ублюдок! – выплюнул Орис и прыгнул, подминая Стрижа под себя и нанося быстрые сильные удары. Сквозь алую пелену он не сразу заметил, что брат не сопротивляется, только прикрывает локтем глаза и прячет кисти рук.
– Что не дерешься, шисов дысс? – отвесив последний удар, он отскочил на несколько шагов. – Трусишь?
– Угу. – Отняв от руку от лица, Стриж поморщился и сплюнул кровью. – Именно.
Он не спешил подниматься, словно предлагая Орису продолжить. А может быть, прийти в себя и полюбоваться на дело рук своих: на ребрах наливался синяк, ссадины на руках и груди кровоточили, волосы над левым виском слиплись и потемнели – кажется, Орис приложил братца о ножку табурета.
