— Так и быть… оставайся! И в душ можешь сходить, разрешаю! — царственно произнесла Соня.
После дня в компании ребенка, руки Моти немного обалдели. Григорий не особенно любил возлежать на своем царском ложе, он желал находиться в вертикальном положении, и пару раз у Моти мелькало в голове: «Они приучили ребенка к рукам!», но все кто знал Соню, не рискнули бы ей это сообщить.
А еще, после десяти попыток сходить в душ, у Моти появился «фантомный плач», ей казалось, что стоит открыть воду (а она за день успела дважды намочить голову, но так и не помыть), как сквозь шум становятся слышны крики. Пятнадцать минут качественного душа и трижды за это время бедолага-горе-мать выключала воду, прислушивалась и вспоминала, что смена закончилась и с Гришей другие люди.
А вот уснуть после всего этого, оказалось задачей катастрофически сложной. В голову лезли разные мысли, казалось что именно сейчас Серегу передают в приют. Она закрывала глаза — и видела перед собой Романа. Открывала и вспоминала о Сереге. Мотя маялась от перенасыщения впечатлениями за последние два дня и думала о том, что, если немедленно не уснет — умрет от усталости.
После этого заключения вместо сна Мотя стала думать о том, как он ей необходим.
— Твою мать, Мотя!
Она достала телефон и изучила переписку с Романом.
Ничего особенного.
Он сказал, что она воровка детей, а она сказала, что он держит в рабстве Нину. Потом он отправил смайлик, а она ничего, чтобы оставить за собой право написать что-то еще в ответ.
Мотя три или четыре раза начинала писать сообщение и стирала.
Как дела? — стерла.
Думаю о вас… — стерла.
Провела день в компании ребенка… — стерла.
Давайте поговорим… — стерла и ударила сама себя по голове телефоном.
«Ты напишешь или нет?»
Когда Мотя увидела это сообщение от Романа, даже села от неожиданности и на всякий случай заблокировала и снова разблокировала экран.
Он следил за ттем, ак она пишет-стирает? Зачем?
У Моти что-то внутри скрутилось и раскручиваться не стало, будто некто выжимал органы, как половую тряпку.
«Прости. Случайно оставила телефон
и по нему бил руками ребенок.
Не отвлекаю от важных дел».
— О! Какова важная птица, — радостно улыбнулась Мотя.
Ей казалось, что она очень грамотно написала, а в ответ:
«Свисти больше! Говори что хотела!»
«Он мысли читает? Откуда такой проницательный!?»
Мотя зажмурилась и перевела дух, чтобы понять, как ответить.
«Просто хотела узнать, как ваши дела».
«Обычно».
«Серега?»
«Существует».
«Блин! Он с вами?»
«Конкретно сейчас — нет».
«ВЫ ЧТО, ЕГО ОТДАЛИ?»
«Он спит в комнате. Нет не отдал.
Это не так быстро».
«Почему?»
«Потому что нужно оформлять бумаги».
«В детский дом? Или вы будете ждать
когда найдется для него семья?»
«Ага, до совершеннолетия. *
Мотя хотела было написать, что вообще-то Серега настолько потрясающий, что его сразу заберут, но не стала. Нечего давать надежду, что ему там будет лучше, чем тут.
«Спасибо, что ответили. Спокойной ночи».
«Нужно как-то напроситься в гости… Я должна приехать, иначе все пойдет на смарку!»
Мотя стала думать, что она могла там забыть, но в голову ничего не приходило. В порыве отчаяния она даже написала: «Я там забыла кое-что в ванной, не находили?» — и стала ждать ответ.
Умный и продуманный, черт его побери, Роман, просто скинул фото из ванной и предложил ткнуть пальцем, что именно забыто, но увы. Все было идеально чисто и нетронуто, будто и не было тут Моти.
«А в комнате?»
«Что именно ты забыла?»
«Что я забыла… Что я могла такое забыть, что нужно прям забирать…»
Но увы. Мелочи типа расчесок и зарядок, стоили дешевле, чем стоимость билетов с пересадками, нет смысла пилить за подобным.
«Ау!»
Напомнил о себе Роман. Мотя растерялась и брякнула:
«Кошелек. Я его точно доставала,
хотела тебе денег вернуть».
«Я не нашел. Если так нужно,
приезжай смотри сама.
Олег будет дома».
— ДА! ДА! ДА! — взвыла Мотя на всю квартиру и где-то в ее недрах проснулся Гриша.
— ТВОЮ МАТЬ, МОТЯ!
Восемнадцатая. Только между нами. Начало
Валерия Сергеевна Ленская, была женщиной весьма занимательной. И занималась, как правило, не тем, чем ее просили.
Любопытство в ней было развито настолько, что граничило с наглостью. Но кого-кого, а Валерию Сергеевну просто так не упрекнешь, наслушаешься потом всего «хорошего» о своей персоне. Она умела любой конфликт развернуть в свою сторону, а потом еще и заставить извиняться. При этом доброты в ней было на троих, а вредности на добрую роту.
Валерия Сергеевна обожала в жизни три вещи: своего мужа, своего сына и сплетни! Сплетни занимали третье место на словах и первое на самом деле.
И навстречу к водителю Гене, торчащему на парковке аэропорта, Валерия Сергеевна бежала чуть не вприпрыжку. Потому что вторым сплетником на районе (и это строго между нами) был корпоративный водитель Геннадий. Любимчик Валерии Сергеевны.
— Ге-е-еночка! Ой, сколько лет, сколько зим!
— Валерия Серге-е-еевна! — разулыбался Гена и протянул руки к своей «подруге».
Эти двое могли провести в пробке четыре часа к ряду и потом еще пол часа проторчать у подъезда, просто чтобы все темы поднятые за время поездки закрыть. Ради Валерии Сергеевны Гена согласился потратить половину своего выходного и помочь «старушке».
— Гена. Ты обязан все! ВСЕ! Мне рассказать. Представляю, что там за прорва накопилась!
— А я жду от вас окончание историй про Наталью… как там…
— О! Николаевну! Это бомба, Геночка!
— Да-да, и про ее свекровь!
Вот так вот. Здоровенный, лысый и решительный Геннадий, похожий на человека-скалу и худенькая, ухоженная богатенькая мадам, обожали перемывать косточки. И оба этого не стеснялись.
