Этот взгляд длился секунды, две-три или двадцать.
И быть может все и закончилось бы иначе, но с пятки все еще капала кровь, и никто не мог это игнорировать.
Роман вышел, а Мотя выдохнула и всхлипнула.
Спрятала пылающие щеки в ладонях и шепнула:
— Мамочки…
А Роман вернулся меньше, чем через минуту, протянул Моте перекись, ватный диск и пластырь.
— Ты в порядке? — спросил он.
— Я крови б-боюсь, — шепнула она и отвернулась. — Мне нехорошо.
Она думала, что он оправдает этим ее растерянный и убитый вид, а Роман вместо этого снова сел рядом, снова взял ее за ногу и стал обрабатывать перекисью рану. Он ей не верил, потому что не был склонен себя обманывать. Она не верила в то, что происходит, потому что была склонна считать это страшно романтичным событием.
Она боялась увидеть в этом слишком много смысла.
Он понимал, что его тут слишком много.
Но все равно. Обрабатывал. Чертову. Рану.
И его пальцы слишком сильно сжимали ступню, так что было почти больно. А глаза неотрывно следили за тем, как снова и снова стекает по пятке очередная алая капля, и как то и дело сжимаются пальцы ног.
— Наверное, должно остановиться само.
— Хорошо…
— Я подожду в комнате. Потом заклеим, когда кожа высохнет.
— Хорошо…
Он встал и вышел, оставив Моте ватный диск и перекись, а она опустила голову, уткнувшись в свои колени и прохныкала:
— Мамочки-и…
Мотя бы осталась тут навечно. Сидела бы и ждала, когда мир рухнет и не придется снова смотреть Роману в глаза. Он увидел ее в таком виде. Он увидел ее после такого ужасно глупого события, как… воровство пены для бритья! Он смотрел так странно, что можно выдумать что угодно. Может это была ярость? А может что-то… романтическое, вроде невероятной страсти охватившей человека мужского пола при виде обнаженной девицы. Только разве так бывает с такими чурбанами?
Не бывает.
— И таких феерических дур как ты, Мотя, не бывает! Влюбился, как же. Ну с чего бы баня-то упала?[1]
Мотя тут же вспомнила свою бабулю, которая бы сейчас непременно, как-то едко пошутила, и стала набираться храбрости. Привычно задрала нос, выдохнула и принялась себя убеждать, что страшное позади и все будет хорошо. Главное больше инцидент не вспоминать. И хотя бы до конца дня не позориться.
— Давай. Иди уже. Это просто глупая случайность. А он так смотрел, потому что был зол! За пену! Зол… ясно тебе? Не мечтай тут!
О, Мотя мечтала. Да не первый день. Это с трудом укладывалось в ее голове ввиду огромного количества событий за неполную неделю, но против природы не попрешь. И уж точно, ночь в компании Романа, никак не помогла избавиться от навязчивых мыслей. А уж этот спектакль с обнаженкой…
Валерия Сергеевна аплодировала бы стоя!
— Встала и пошла! — велела себе Мотя.
Расчесала влажные волосы. Оделась, стараясь не тревожить чуть подсохшую рану. Чуть было не потянулась к туши для ресниц, но поняла, что это будет архиглупо.
— Он просто мужчина. Который просто увидел тебя голой. Тебя впечатляет его непробиваемый характер. Тебе хочется, чтобы он оказался добрым и милым. Ты спишь с ним в одной комнате, вы ругаетесь, как кошка с собакой! — говорила Мотя своему отражению. — Ты размечталась и по какой-то причине усмотрела в том, как он тебе помогал… немного лишнего. Это твои проблемы, Мотя! Не его! Так что заруби себе на носу, — она выставила вперед палец и ткнула им в зеркало. — Если ты начнешь флиртовать… мы соберем вещи, скажем всем… все… и свалим нафиг жить в подъезд!
Последнее никак не радовало, но и от Сереги уходить не хотелось.
Так что Мотя подмигнула сама себе, улыбнулась и вышла в комнату, будто на войну. Решительно, задрав повыше нос.
И тут же была деморализована, оказавшись в руках Романа.
1- Одна из малоизвестных пословиц (бабушки героини). Значение: по какой причине это могло произойти.
Тридцать третья. Волнительная
Роман не собирался это делать. Все вышло спонтанно и очень… очень глупо. Просто Мотя вылетела из ванны так стремительно, будто в планы входило пройти сквозь стену и ломануть прямиком на улицу. Просто попалась ему в руки. Сама. По очередному стечению обстоятельств каких с ними уже не меньше сотни было. Просто вскинула голову, сдвинула брови и посмотрела так сурово и решительно, будто собиралась идти в атаку.
— Что ж ты всегда такая злая-то, — вздохнул он, будто смиряясь с тем, что от судьбы не уйдешь.
— Я злая? Это я… — начала она, набирая в грудь побольше воздуха, чтобы снова начать отчитывать Романа, а он покачал головой, заставляя ее замолчать одним только взглядом и за какую-то секунду решил проблему.
Бывают такие поцелуи, которые бьют сильнее пощечины и выбивают искры из глаз покруче оголенного провода. Заставляют цепенеть, а внутренности гореть, как будто кто-то их хорошенько прожаривал горелкой.
Такие поцелуи могут быть хоть яростными, хоть нежными, но они всегда очень крепко врезаются в память.
Когда Роман решил, что лучший способ заткнуть болтушке рот, это поцеловать, он уж точно не ожидал, что для него это будет как пощечина. Или разряд электричества. Или что его внутренности обожжет открытым огнем.
Он был уверен, что шокирует это только Мотю. А он сам, уж точно останется холодным и невозмутимым.
Его руки крепко держали ее за шею, почему-то именно так. Варварски. И ей казалось, что именно потому не хватает дыхания, но менять ничего она не хотела. Все было правильно и чертовски круто. Мотя и хотела бы перевести дух, но ей казалось, что если сделает это — перегорит. Не остынет, а именно перегорит, и больше не сможет дышать совсем. Что то, что жжет изнутри просто взорвется и внутренности истлеют, оставив после себя зияющую дыру. А такой финал чертовски обиден. Потому Мотя цеплялась за Романа, за его руки и футболку. Тянулась к его и без того разлохмаченным волосам, и никак не могла найти за что его удержать.
Моте казалось, что его нужно удержать, не то непременно сбежит и все закончится. Одна секунда — и он перестанет целовать. Его губы перестанут касаться ее губ. Его дыхание перестанет смешиваться с ее дыханием.
Как последняя размечтавшаяся кретинка, желание которой сбылось, Мотя хотела его удержать до последнего, а лучше навсегда.
А Роману казалось, что в его пальцы вшиты магниты. И в его губы вшиты магниты. Потому он наоборот, хотел оторваться, думал об этом, но не получалось. И мозг начинал перестраиваться. Его заволакивало туманом, как комнаты горящего здания. Теперь уже казалось, что все правильно. Что так и должно быть. Что нужно… больше.
