— А ты мальчик-загадка. Ну почему ты такой? А?
— Да обычный я. Просто не все такие, как ты.
— Нет уж. Ты просто феноменально ледяной тип. Что за мысли такие… ты сказал, что останешься один. Почему?
Роман не ответил.
Где-то вдали полыхнула молния, а тучи стали еще темнее, и Мотя поежилась от того, что потянуло холодом. А Роман кинул ей кофту, которую незадолго до этого снял.
— Вот я расскажу, а ты разболтаешь, — улыбнулся он.
— А это тайна?
— Не тайна, — покачал головой Роман и Мотя поняла по его взгляду, что сейчас что-то будет.
Тридцать пятая. Щекотать нервы
— Ну расскажи уже!
— Да нечего мне рассказывать. Я так же, как и ты, не понимаю, что за истории бывают со всеми этими психологическими травмами и прочим. У меня нет никаких особенных проблем. И я не считаю, что непременно останусь навсегда одиноким.
— Но…
— Но как ты себе это представляешь? Почему вообще я должен связываться с кем-то, кто не имеет ко мне никакого отношения? Как можно полюбить чужого ребенка? Это даже не сохранит твой генофонд, это просто… существо требующее внимания. И пока оно станет разумным…
— Но…
— Хочешь тайну? Я не умею любить просто так. Просто не могу. С детства. Потому мне нравятся собаки, а не кошки. Собаки умеют любовь возвращать, а кошки — потребители. Я всегда влюблялся за что-то. В школе любил непременно самую красивую или самую умную девочку.
— Но все это проходит! Красота и…
— Именно! И я честно говорю, что все эти отношения — временны. Только ребенок «временным» не бывает. Он навсегда. Мотя, я не верю в какой-либо тип отношений, кроме глубоко и исключительно партнерских. И потому я останусь один. Даже если я снова женюсь, а я не исключаю такой возможности, я все равно буду один. Потому что буду в партнерстве. Один плюс один равно два. Не половинка и половинка равно одно целое.
— Ты чушь несешь. Не верю.
Для Моти такого понятия не существовало.
Партнерство — ок.
Один плюс один — ок.
Но нет, не две единицы в отношениях, а именно одно целое и никак иначе. Математика тут давала сбой. Один плюс один равно один и точка!
— Почему? — он улыбнулся так, будто и правда хотел услышать ответ, но уже знал, что он будет неверным.
— Потому что… — она набрала побольше воздуха в грудь, чтобы выпалить то, что вертелось у нее на уме все то время, что Роман говорил. — Иначе с чего вдруг тебе влюбляться в меня? А?
Это было резко, как пощечина, и Роман даже отпрянул. Он хотел было переспросить, действительно ли Мотя сказала такое, но вовремя прикусил язык.
Будь он мальчишкой, немедленно стал бы отстаивать свою уязвленную гордость, возмущаться и доказывать что-то. И на секунду показалось, что мальчишка-таки победит, но хватило сил себя остановить. Роман прикрыл глаза и улыбнулся.
Откуда только в нем взялась эта горячность? Даже подумать о том, что Мотя сможет пошатнуть его уверенность в себе — было чем-то невозможным.
Нет.
Он не так прост.
— Действительно. С чего бы, — хмыкнул он и выдохнул.
Это оказалось сложнее, чем он думал.
Сопротивляться становилось все сложнее.
А думать о том, что будет если сдаться на волю этой безумной девчонки, просто напросто страшно.
Она покраснела и уставилась на плотные грозовые тучи.
Небо полыхало, горело, словно кто-то удачно чиркнул спичкой над канистрой бензина. И по капельке начинал накрапывать дождь. Он не долетал до Моти и Романа, оседал на окнах, стучал по стеклу и от мерного звучания становилось еще уютнее.
— Ты такой… отвратительный! — вздохнула Мотя. — И я тебе не верю. Ни единому твоему слову. Не верю, что ты не понимаешь, в чем принцип любви.
— Это ты о том, что любят не за что-то?
— Именно так.
— И за что же влюбляешься ты. Ну-ка, расскажи. Ты заявила, что влюблена в меня, — ветер усилился, и Роману пришлось чуть повысить голос.
Мотя снова покрылась мурашками.
Признаться она изнывала от огромного спектра чувств. Она негодовала от сути этой беседы, ею завладело острое романтическое желание быть к кому-то ближе только лишь потому, что за окном хлестал дождь. Она была все еще пьяна поцелуем и им же до глубины души шокирована.
Мотя не верила, что все происходящее сейчас реально, и ею овладел страх перед грядущей ночью.
Все это делало речь нервной, а тело напряженным. Мотя словно улавливала тончайшие нотки в словах Романа, откликалась на каждую интонацию и от того еще больше волновалась.
— Я же сказала, что обманула…
— А если я не верю?
— То ты дурак! Ну за что в тебя можно влюбиться?
— Вот именно, — усмехнулся он. — Ни за что.
— Но ты меня ПОЦЕЛОВАЛ!
Это восклицание, кажется, можно было услышать на орбите, и Роман в ответ на него громко рассмеялся. Настолько, что смех улетел бы вдогонку.
— И что? Ты никогда никого не хотела просто так?
— Ты меня?..
— Что?
— Запутал, — сдалась она. — Я не понимаю.
Она сорвалась с места, на пол упала чашка, чтобы разлететься на мелкие осколки. А Мотя словно этого и ждала, бросилась с балкона в спальню и еле удержалась от того, чтобы запереть дверь и оставить Романа тосковать в одиночестве.
От бешенства и обиды она мелко дрожала и была готова Романа всерьез избивать, может так выйдет расколупать ледяную корку, под которой он прятал свое человеческое сердце, притворяясь овощем. Все обострилось настолько, что искры по комнате летали, а это еще Мотя была тут одна. Но стоило двери балкона с шумом закрыться, а Роману оказаться на пороге, и пузырь лопнул.
Мотя зарычала, подскочила к нему и в бешенстве стала колотить по груди и плечам.
— Невыносимый! Невыносимый! Зачем ты это делаешь!? Зачем это все говоришь? Ты обманщик! Ясно тебе? Я может глупая, но… но не настолько! Обманщик!
Мотя выдохнула, зажмурилась и поняла, что уже пару секунд Роман держит ее за плечи, а потом уткнулась в его грудь и замерла.
Он так крепко ее прижимал к себе, что казалось будто планировал впитать эту ярость, выкачать ее из тела Моти.
Потом чуть отстранился, взял ее за подбородок и заставил запрокинуть голову.
Глаза Моти покраснели, на щеках алели пятна, а губы обиженно подрагивали.
Нет ничего привлекательного в расстроенной женщине, а Мотя казалась такой трогательной, что в сердце щемило.
