«Она что, говорит сама с собой?» — подумал он и мысленно закатил глаза.
— Сумасшедшая, — констатировал он. — И воровка детей.
— Я не воровка! Я его спасала!
— От чего? От скуки? — усмехнулся Роман.
— От детского дома! — почти прорычала Мотя так, будто Роман лично его туда оформил. — Сегодня должны были забрать… Я…
— Начни с начала. Кто ты. Какое отношение имеешь к Сереге. Почему решила его спасать. Все по-порядку.
— Я-санитарка. Работаю в молочной комнате. Мою бутылки и разношу смесь по ПИТам.
— ПИТы?
— Палата интенсивной терапии. Там выхаживают детей после реанимации или тех, кому реанимация не нужна, но наблюдение нужно. Или что-то такое… В общем, Серега попал в ПИТ, когда ему было четыре дня. Сразу после роддома, — глаза Моти наполнились слезами. Она сглотнула и отвернулась.
От этого бутылка выскочила изо рта Сереги, он причмокнул и уснул, а Роман вздохнул.
— Он спит? Так легко?
— Это ненадолго, — покачала головой Мотя и продолжила. — Со всеми малышами были мамы. Их типа переводят оттуда вместе. А Серегу привезли одного. Ни медсестры, ни санитарки, тем более, не знают подробностей. Ну типа где мама, почему не с малышом, когда выпишут, с чем лежит. Ну… типа понятно, что кто-то знает, но… не суть короче. Так вот, Серега лежал один. Я детей не кормила, не положено. И брать на руки, тем более. Просто разносила подписанные бутылки по палатам. Потом собирала пустые. И так восемь раз в сутки. Ну не все сутки, но типа того. Так вот, кормят детей раз в три часа. И даже если он захочет раньше — не важно. Еда положена четко раз в три часа и ровно столько миллилитров, сколько выписал врач. Серега был голодный всегда. Ему не хватало сначала пятьдесят, потом семьдесят. Короче, все хихикали, что вечно голодный, что набирает хорошо и все такое. А он… орал дурниной по часу, а то и по полтора и никто его не утешал. Просто орал и орал на весь коридор. Потом приходила медсестра, совала ему в рот бутылку, держала на руках минуту пока он не рыгнет — и обратно в люльку. Спать. Он спал два часа и опять орал. И так каждый день, восемь раз в день. А его… просто его некогда брать на руки. Некому. И он же не виноват, что один.
— А тебе, значит, жалко стало? — спросил Роман.
Серега уже почти не шевелил челюстью, снова провалился в сон и теперь только иногда делал пару глотков, будто проверял, не заберут ли бутылку.
— Не сразу, — Мотя вытерла щеки от слез. — Я подслушала… Ну в сестринской я не терлась обычно, как бы разные вещи это… но, в общем, услышала, что Серегу будут увозить. А я к тому моменту уже давно к нему по ночам в свою смену ходила… В ПИТе ночами не сидела медсестра почти никогда, так… приходила на купания и на кормления, и днем сидела иногда, да и то не постоянно. В общем, я стала к нему ходить, и… вот…
— А ты уверена, что его бы забрали именно в приют?
— А куда? Я слышала, что к нему приходила работница какая-то… сотрудница чего-то там… Все стали поговаривать о приюте. Да все были в этом уверены! Не первый такой малыш. В общем. Я не знаю, о чем я думала. Сегодня утром пришла на работу, а там суета. Серегу осмотрели и сказали что всë — к выписке готов. Искали в чем его отдать, одежды при нем не было. Санитарка одна, Миль Иванна связала носки ему, и вот он лежал в этих носках… Блин… Вот знаете, иногда заходила ночью, а Серега лежит один. И от соседней люльки синий свет ультрафиолетовой лампы… Он лежит и смотрит на этот синий свет, как будто понимает, что один. В носках этих огромных и в подгузнике… Я не знаю, что на меня нашло! Я вообще не думала сегодня! Его просто выкатили вместе с люлькой и он лежал практически в коридоре. Опять никому нафиг не нужный! А я везла тележку со смесью в молочную комнату. Порошок и чистые бутылки, простерилизованные. Обычно, в молочной комнате всегда есть медсестра, она никогда не уходит. Весь день там. Но когда я пришла туда, там никого не оказалось, она оставила записку, что спустилась в буфет и вернется через пять минут. А потом мне пришло от нее сообщение, чтобы я подписала бутылки, что она типа не успевает. И я… просто… взяла сумку. Взяла несколько бутылок, несколько сосок, по дороге стащила пару пеленок. В ПИТе были дешевые подгузники для отказников. И чьи-то салфетки. Я просто скинула все это в сумку, взяла люльку и… меня никто не остановил, понимаете? А потом я вошла в лифт… и там были вы! И я испугалась. Я… Господи, что я натворила…
Мотя закрыла лицо руками. Только теперь, пересказав все с самого начала, она поняла, какую ужасную глупость совершила. Как было дико и неправильно то, что произошло, и какие последствия могут ждать ее и больницу.
— А если, — начал Роман сухим, безразличным тоном и Мотя отчего-то похолодела, будто предчувствуя что-то страшное. — У этого малыша есть родители?
Она ахнула, впервые задумавшись, что все, что слышала раньше, только пустые слухи.
— Если его мама в больнице? Например…
— …например, с осложнениями после родов, — продолжила шепотом Мотя.
— Если у него… ну предположим, есть семья? И он должен был к ним отправиться? — продолжал Роман, ковыряя и без того кровоточащую рану.
— …а я отсрочила момент их встречи! — прошептала Мотя совсем потеряв контроль, над собственными слезами. Они катились по лицу, даже без ее всхлипов и рыданий, будто их уже ничто и никогда не остановит. Глаза покраснели, а губы, словно обветренные, потрескались от частого дыхания.
Роман смотрел на это перепуганное, бледное лицо и дрожащую руку, все еще сжимающую бутылку, и кусал изнутри щеку.
Вот он, момент абсолютных отчаяния и раскаяния.
— Я не хотела, — безжизненно прошептала Мотя. — Я не хотела, но… он был один. Он столько времени был один! Ему уже… ему больше месяца. Он малыш совсем… он лежал там… день и ночь… его даже не брали на… на… на руки, — и она снова стала рыдать.
Бутылочка выскользнула из Серегиного рта и он икнул.
Раз.
Второй.
Третий.
А потом громкие икания заполнили тишину в машине, даже Мотя стихла, слушая эти судорожные вздохи.
— Боже мой… я же ничего о детях не знаю… Какая я дура! Меня… накажут!
— О да, — кивнул Роман.
— Посадят!
— Всенепременно!
— Я должна буду… отвечать… я…
— За все отвечать! — подтвердил он и Мотя перевела на него взгляд, понимая, что над ней просто насмехаются.
— Я не могу… просто принести его обратно. Ваши предположения ничего не значат! А что если он отправится в приют? Если нет никакой семьи!?
— А что в таком случае ему дашь ты? — с интересом спросил Роман, удерживая Серегу вертикально. Зефирные щеки, облитые молоком, лежали теперь на туго сложенной пеленке, а глаза от этого будто сощурились, как у крошки-азиата.
— Я… буду заботиться… деньги — не главное!
