— И что с того? Это отменяет чувства? Гуманизм? Уважение к чужой беде?
— Тс-с, тише, капитан, — Такту-101 заговорщически подмигнул. — Не так громко. А то, чего доброго, наши подчиненные решат, что вы им сочувствуете!
— А что тут такого?
— Но это же враги! Они…
— Они — всего-навсего вероятный противник, а не то, что вы думаете, Такту, — парировал Сомба-99. — И, пока официально не начались военные действия, мы обязаны соблюдать перемирие и международные законы о сотрудничестве.
— Значит, вы согласны с тем, что война может начаться?
— Она начаться может, — уклончиво ответил Сомба-99, - но здесь и сейчас я не вижу для этого предпосылок. Наоборот, мы можем ее предотвратить.
— Что? Как?
— Вот, — капитан кивком указал на троих обнявшихся и о чем-то беседующих между собой землян. — Совершив жест доброй воли и доставив спасенных на родину. Таким образом мы можем показать их соплеменникам, что народ куа не питает к ним враждебных намерений.
— Логично. Благородно. Но… поймут ли они нас? Не окажется, что мы, поступив таким образом, сами спровоцировали нападение?
Ответить Сомба-99 не успел. Пока он подбирал слова, мужчина оглянулся на него, и капитан шагнул вперед, жестом останавливая первого пилота.
— Я, — Минк помялся, подбирая слова, — хотел сказать спасибо… За этих двух девушек.
— «Девушек»? — удивился Сомба-99. В его словаре это было новое слово. Он подавил желание тотчас же открыть справочник.
— Да. Спасибо. Но… есть кое-что еще.
— Что? — капитан напрягся, предчувствуя осложнения.
Штурман хотел было сказать, что в той капсуле их было трое, и одна из них погибла. Первым естественным порывом его было попросить эксгумировать тело Рози и, законсервировав, переправить на Весту для захоронения, вместе с телами тех троих погибших из второй капсулы. Но он успел заметить краем глаза, как напрягся тот, второй, худощавый веганец с прищуренными глазами. От него прямо-таки физически веяло угрозой. И Минк прикусил язык. Нет, Рози придется еще немного полежать в сухой каменистой почве. Ради всеобщего блага.
— Мы… они и я… нам надо быть вместе. Жить вместе. Общаться, — выдавил он. — И девушки… устали. Они нуждаются в помощи.
От Сомбы-99 не укрылось то, как изменилось лицо землянина, как и быстрый взгляд за плечо капитана. Ему, очевидно, было, что скрывать. И ясно, от кого скрывать. И капитан кивнул:
— Да. Эти женщины будут…Им помогут. Сейчас!
Он нашел взглядом Лонг. Указал ей на троицу:
— Эти женщины нуждаются во врачебном обследовании.
Та все поняла, приблизилась к людям, осторожно тронула за локоть Минка:
— Идти. Я. Надо. Смотреть.
— Что? — встрепенулась Тиока. — Смотреть? Зачем?
— Я — доктор, — Лонг прижала ладонь к своей груди. — Это моя работа.
— Идемте, — Минк взял девушек под локти. — Доверьтесь ей.
— Но, — вестианка выглядела сбитой с толку, — а разве нас не отправят домой?
— Сейчас — нет, — отрезал Минк.
— Почему?
— Все… сложно, — ушел от ответа штурман.
— Но мы хотя бы сможем дать знать на Весту, что живы и здоровы? А Валентина вообще с Сатурнии. Это представляете, как далеко?
— Нет, — отрезал мужчина. Слишком быстро отрезал. Валентина подумала, что ему есть, что скрывать. — Не представляю.
Вслед за веганкой-доктором они поднялись по трапу. Перед ними расступились, провожая троицу выживших внимательными взглядами. Даже высокий худой веганец с узким каким-то угловатым лицом, и тот не произнес ни слова, хотя какой-то момент он слегка подался вперед и уже почти открыл рот, чтобы что-то произнести, но промолчал. Однако, взгляд, которым он прожег спину штурмана, тот ощутил, как ожог.
Никто не сказал ни одного лишнего слова, и под этим молчанием было неуютно, и Валентина невольно придвинулась к штурману поближе. Все-таки он мужчина, а она воспитывалась в мире, где от мужчины по-прежнему требовалось быть опорой и защитником женщины.
Дыхание Минк перевел только в медотсеке. Конечно, это не «родная» каюта и тут вообще нет внутренних запоров, а автоматика и большинство приборов контролируются извне, но все-таки эти веганцы — дисциплинированные ребята. Пока нет врача или сам врач не разрешит, никто не переступает порога. Врач и капитан. Для остальных это негласное табу. Правда, законы для того и существуют, чтобы их нарушать, так что расслабляться пока рано. Но все равно судьба подарила им несколько часов относительно спокойной жизни.
Едва переступив порог, Лонг всерьез занялась девушками. Для начала им приказали раздеться — Минк успел отвернуться и даже отойти в дальний угол, как наказанный мальчишка — и отправили в душ, где их со всех сторон, даже снизу, окатили струями щекочущей жидкости, наполовину состоявшей из пузырьков, словно пена. Пузырьки лопались с тихим шипением, щекоча и немного раздражая кожу. Зато легко смылась грязь, пот и даже мелкий мусор и песок. Валентина и не подозревала о том, что она настолько грязная. Помогая душу, она яростно терла и скребла ногтями кожу на плечах, боках и под грудью. Тиока только ойкала и вертелась на месте, иногда задевая подругу локтем.
— Скорее бы, — отплевываясь от воды и пены, ворчала она. — Она же холодная. Мы тут околеем!
— Н-ничего, — Валентина тоже замерзла, но так яростно себя терла, что начала чувствовать легкий жар. — Зато чисто.
Под конец, когда напор ослаб, девушек обдало едким паром, от которого у обеих защипало в глазах и носу от едкого запаха.
— Они… кхе-кхе… хотят нас отравить?
— Да дас, — гнусаво, поскольку успела зажать нос двумя пальцами, отозвалась Валентина. — А кдопов.
— Кого?
— Паразитов!
— Ой, мама, — запаниковала Тиока. — А если у меня эти… ну… такие мелкие, скачут и кусаются?
— Блохи, что ли? На это планете нет блох. Если только морские.
— Вот именно. А мы ели рыбу из моря! И не только рыбу. Неужели мы заразились? — запричитала Тиока. — Я этого не переживу!
— Прекрати орать, — в замкнутом пространстве душевой голос Тиоки казался неприятно громким и визгливым. — Если у нас и были паразиты, то все давно передохли.
— И хорошо! — энергично высказалась Тиока.
После паровой ванны девушек точно также высушил горячий мягкий воздух, насыщенный кисло-сладкими терпкими ароматами. Не прошло и минуты, как гостьи были высушены. Даже мокрые волосы — и то распушились.
Снаружи их ждали два комплекта одежды — что-то облегающее, как вторая кожа, растягивающееся, а также странного фасона накидка. Застегивать ее приходилось в трех местах, двумя большими и одной потайной брошью, а также непременно завязывать на правом плече тесемки, так что плащ носился почти на боку, драпируясь в складки.
