В июле и августе Ольга любила ездить с детьми на баскское побережье, а на Рождество – в Париж. «Она собирала нас всех вокруг елки, чтобы вспоминать. Самые острые переживания были позади, но горе оставило свои неизгладимые следы. Она теперь совершенно не заботилась о своей внешности, за которой следила раньше так тщательно, располнела… Утром она, одетая в старый капот, семенила по дому в стоптанных туфлях; растрепанные волосы ниспадали на усталое, но все еще красивое лицо. Живость ее была и тогда еще просто удивительна»
[94].
Ей посчастливилось дожить до свадебных торжеств своих детей. В 1922 году, во Флоренции, ее дочь Ольга фон Пистолькорс вышла замуж за князя Сергея Владимировича Кудашева. Годом позже Ирэн обвенчалась с князем Федором Александровичем, племянником царя Николая II. А великий князь Дмитрий, к которому княгиня относилась как к собственному сыну, женился в ноябре 1926 года на очаровательной Одри Эмери, богатой американской наследнице. Наконец, в 1927 году, к счастью или к несчастью, Натали стала мадам Лелонг.
Часть вторая
1
Разоренная революцией русская община в Париже вынуждена была выживать любыми средствами. Благодаря популярным пьесам, вроде «Товарища»
[95], сформировался неверный стереотип о том, что русские аристократы с тех пор превратились в шоферов такси, камеристок и гардеробщиков в модных кабаре. Это представление совершенно не отражает истинного положения дел. Русских эмигрантов во Франции поглотили самые разнообразные занятия. Во-первых, дамы должны были начать работать, что давалось им с трудом. «В Париже все мы превратились в обычных граждан, – рассказывает сводная сестра Натали. – До этого времени я никогда не носила с собой денег и не выписывала чеков. Счета всегда оплачивались кем-то другим (…). Несмотря на то что мне было двадцать восемь лет, в практической жизни я была совершенным ребенком. Мне всему надо было учиться с нуля, в точности как ребенку, который учится правильно переходить улицу, прежде чем отправиться в школу одному»
[96]. Эти слова могли бы сказать о себе и все ее подруги.
С помощью благотворительных вечеров и адресных книжек большинство из них устроились в парижские дома моды. В зависимости от возраста, внешних данных и устремлений они становились манекенщицами, консультантами, мастерицами или рисовальщицами. Те, кому удалось спасти свой капитал, предпочитали открывать собственные ателье. Так сделали почти все близкие подруги Натали, начиная с великой княгини Марии. По совету мадемуазель Шанель, для которой она работала многие годы, она основала мастерскую ручной вышивки, очень известную в Париже в двадцатые годы. Она называлась «Китмир» по имени легендарной собаки из персидских мифов. А ее кузены Юсуповы открыли в 1924 году очень престижный модный салон «Ирфе» в доме номер 19 на улице Дюфо
[97]. Княгиня Ирина – «воздушная, легкая, в струящихся шелковых платьях (…), с лицом без возраста, как и у ее мужа, похожая на камею»
[98], – естественно, стала лицом их Дома моды. Она представляла их творения в модных журналах и позировала для рекламы духов с истинно царственной отстраненностью и небрежностью, которую невозможно повторить тому, в жилах чьих предков не текла три века королевская кровь. Вскоре Натали пошла по стопам своей блистательной кузины, тем более что финансовое положение не оставляло ей широкого выбора. Внучка Александра II была вынуждена искать занятие, которое бы достойно оплачивалось.
Ее холодная и отчужденная красота – она напоминала гуаши своего соотечественника Эрте
[99], утонченное космополитическое воспитание и романтически печальный образ Романовых в изгнании, – все это не могло не покорять кутюрье. Она дебютировала в 1925 году в Доме моды Yteb, принадлежащем баронессе Бетти Гойнинген-Гюне
[100]. Предки баронессы участвовали в крестовых походах; ее отец, обер-шталмейстер последнего царя, считал всех Гогенцоллернов, мягко говоря, выскочками. Согласно другим источникам, она сразу поступила в дом Лелонга. Но самое главное, что «русская манекенщица» произвела фурор, и сама Натали приложила немало усилий, чтобы добиться популярности. Перед ней не устоял ни один кутюрье, начиная с Мадлен Вионне и заканчивая Шанель, Пуаре и Молине. Последний приглашал на показы графиню Елизавету Граббе, помощницу великой княгини, которая все время прерывала дефиле, приседая в глубоком реверансе, как было принято при императорском дворе в Санкт-Петербурге. Великая княгиня каждый раз при этом целовала ее в лоб.
Натали довольно часто встречалась с Люсьеном Лелонгом и до помолвки. Он был знаком с княгиней Ольгой Палей, ведь это было время, когда, по словам Филиппа Жюлиана
[101], «кино и мода стали приняты в свете». Лелонг оказывал ее комитету по делам помощи беженцам самую щедрую поддержку и активно участвовал в организации благотворительных балов, которые она устраивала каждый год в Биаррице. «Русские гулянья» четвертого сентября 1926 года, за год до его свадьбы с Натали, были почти полностью оплачены Лелонгом. Он устроил грандиозное дефиле от-кутюр и вещевую лотерею – выигравшие могли выбирать из дюжины туалетов, которые демонстрировали красивейшие женщины Парижа. Любезный, рыцарственный и преданный, он жил только своей работой, однако не был смешон, как многие «люди моды», и старался расположить к себе хрупкую испуганную девушку. Лелонг был не только творцом, но и настоящим героем войны, которым все восхищались. Все три года, с августа 1914-го по май 1917-го, пока из-за ранения он не был вынужден демобилизоваться, его мужество на фронте по достоинству смогли оценить соратники и сослуживцы. Он ушел на войну простым солдатом, а в январе 1915 года был произведен в офицеры и получил крест за военные заслуги. Когда его Дом моды снова открылся после войны, в сентябре 1918 года, Лелонг встречал первых клиентов еще в форме.
Часто говорят, что Натали, выйдя замуж за кутюрье и презрев все общественные запреты, проявила большую смелость. К тому же он не был дворянином и, по слухам, развелся с первой женой ради брака с ней
[102]. Неодобрение многих можно легко понять, учитывая, что сводный брат Натали, Дмитрий, за семь лет до этого имел любовную связь с Габриэль Шанель. «В русской общине ходят слухи, что эта великая аферистка намеревается выйти замуж за принца крови, – возмущалась княгиня Долгорукая. – Но тени предков, должно быть, явились великому князю и шепнули: “Вспомни, что наше место в мире завоевано мечом, а не ножницами!”»
[103].
