«…у Ребу мадам Люсьен Лелонг выбрала шляпку-ток и шарф из малинового бархата…»
[123]
«…каракулевый берет (…) с бархатными цветами… она чередует с изящными флорентийскими шляпками, только что вошедшими в моду»
[124].
Дом «Ребу» выразил свою признательность – она была одной из самых преданных клиенток и много сделала для процветания и славы ателье, выпустив зимой 1935–1936 года берет из коричневого фетра под кротовый мех «Княжна Палей». Единственным украшением был силуэт голубки сбоку. Невероятный успех. Покупая эту шляпку, клиентки чувствовали, что вместе с ней к ним переходит и частичка пресловутой элегантности княжны, которая стала уже иконой стиля своего времени. Таким же важным аксессуаром, как шляпы, были для Натали и перчатки – из замши, шевро, тонкой кожи лани или газели, а также обувь, которую шили для нее по заказу такие знаменитые мастера, как Андре Перуджа. Если сравнить фотографии княжны 1928–1936 годов со снимками ее не менее известных современниц, немедленный контраст говорит сам за себя. Какая-нибудь знаменитость той эпохи, скажем Флоренс Гулд
[125], вся усыпанная бриллиантами и закутанная в струящийся мех рыси или норки, выглядит вычурно и безвкусно.
Победа интеллектуального над спонтанным и эмоциональным таила в себе некоторую опасность. У Натали, очень чувствительной к бесконечному обожанию поклонников, стремление к совершенству скоро превратилось в одержимость. Тот факт, сколько сил она отдавала, чтобы каждый день творить чудо из собственного облика, вызывает даже недоумение. Очень странно, но она согласилась поделиться с читательницами модного журнала
[126] своими «секретами красоты», рискуя сорвать с образа кумира моды тот мерцающий покров тайны, который и делает его столь соблазнительным. Разве им нужно знать, что знаменитый меланхолический взгляд достигается с помощью «глазных капель “Аргироль Барнс” утром и вечером»? Когда первое изумление прошло, всем стало ясно, что ни один секрет не был раскрыт – эти советы напоминали заклинания из колдовской книги. Ни одна из читательниц не могла поставить себя на ее место и следовать ее примеру. К тому же становится понятно, до какой степени Натали была захвачена творением собственного образа. Из интервью как бы между прочим мы узнаем, что ее косметолог, мадам Марсиано, отбеливает ей кожу теплым отваром ромашки, что в Институте Франс Фокс ей моют волосы в специальном травяном растворе и что парикмахер Раймон укладывает ее прямые непослушные волосы, завивая кудри в стиле пажа. И наконец, что два раза в неделю она посещает маникюршу мадам Милль, которая растирает ей руки ценным маслом мимозы; а вечером она наносит крем, рецепт которого держится в строгом секрете, и спит в специальных перчатках. «Она очень мало ест» и «предпочитает утренние часы для примерок». Каждый день «в полдень ее ждет сеанс японского массажа у итальянских массажистов, который длится примерно полчаса или три четверти часа. Ни одной сигареты до завтрака, никаких физических нагрузок в течение недели. По воскресеньям она иногда недолго играет в гольф. В Венеции, куда она ездит на два месяца каждое лето, избегает солнечных ванн и очень редко прибегает к морским купаниям. Зимой она проводит месяц на горнолыжном курорте в Сан Моритце».
5
Превратившись в официального представителя Дома «Лелонг», Натали позировала в туалетах, на создание которых модельера вдохновлял ее образ, Гойнингену-Гюне, Дорвину, Битону, Дурсту, Хорсту и Меерсону. Все они поддерживали легенду о принцессе – «произведении искусства». Впервые ее фотографии, сделанные Эдвардом Стайхеном, появились на страницах журнала «Вог»
[127], вскоре после замужества. «Узкий круг самых элегантных женщин стал, как и фотографы, художники или декораторы, диктовать правила модного света – в эпоху императрицы Евгении такого не было, – замечает журналистка Мередит Этерингтон-Смит. – Эти женщины, в некотором смысле, узурпировали роль арбитра в мире моды, которая всегда принадлежала только кутюрье. Дамы, появлявшиеся в журнале “Вог”, пользовались огромным влиянием, что показывает мощь журнала, для которого они работали и на страницах которого в тридцатые годы часто появлялись их фотографии. Этот триумвират составляли Мари-Лор де Ноай, известная покровительница искусств, княжна Натали Палей – олицетворение красоты и вкуса, и, наконец, Бабб де Фосини-Люсанж, которая говорила, что она выше любой моды. Сотни читательниц “Вог” копировали их наряды, украшения и обстановку их жилищ, а кутюрье даже немного волновались, ожидая, что же они скажут о новых коллекциях. Эти дамы из “Вог” заставляли светить солнце или вызывали дождь в мире моды, и это часто раздражало: то, что им шло, обычно не подходило другим женщинам, потому что они добавляли частичку своего безумия ко всему, к чему прикасались»
[128].
Эдвард Стайхен, известный своими портретами людей искусства (Огюста Родена, создающего Мыслителя, Джорджа Бернарда Шоу, Айседоры Дункан), был американцем, родившимся в Люксембурге и выросшим на европейской культуре. Он стал знаменит в 1911 году, когда в журнале «Ар э Декорасьон» была напечатана серия его снимков моделей Поля Пуаре. Благодаря ему и барону де Мейеру гламурная фотография превратилась в высокое искусство. Когда он познакомился с Натали, ее знаменитый образ новой женственности еще не обрел полного совершенства. Их совместная работа очень интересна – она дала направление, в котором формировался потом образ Натали, – но все же назвать эти снимки незабываемыми нельзя. Ей надо было дождаться Гюне, чтобы навсегда обессмертить свое имя.
Он был гораздо старше нее – барон Георгий Гойнинген-Гюне родился в 1900 году в Санкт-Петербурге. Но несмотря на разницу в возрасте, они сразу стали друзьями. Сестра барона, Бетти, управляла Домом «Итеб», где Натали начала работать манекенщицей. Он происходил из очень старинного балтийского рода, и его детство тоже нельзя назвать иначе как привилегированным. Его мать была дочерью полномочного министра и специального посланника Соединенных Штатов при дворе царя Александра III и с юных лет воспитывала детей так, что сделала из них настоящих globe-trotters – истинных путешественников. Одежду покупали в Париже, к дантисту ходили в Берлине, а каникулы проводили в Италии… Летом эта потрясающая женщина, душой принадлежавшая всему миру, все-таки соглашалась приезжать в семейное имение в Ноосте, в Эстонии. В их владениях были французские сады, теннисное поле и конюшни с чистокровными скакунами. Остальную часть года она жила в Санкт-Петербурге, в особняке недалеко от Зимнего дворца. И это было очень важно для формирования характера и выбора пути будущего фотографа. Благодаря одному из друзей родителей, хранителю Эрмитажа, Гюне с детства наслаждался самыми редкими произведениями искусства. Его преподаватель по истории искусства всегда подчеркивал ценность классических идеалов – размер, гармония, величина и умеренность – и отмечал восприимчивость своего юного ученика. Годы спустя в его портретах угадывалось влияние великих мастеров прошлого.
