Влияние Натали чувствовалось везде, и Лелонг, сознавая ценность того, что делает жена, во всем предоставлял ей карт-бланш. Например, когда в 1934 году она предложила полностью изменить обстановку их Дома моды, он с огромным интересом воспринял все ее идеи. Она не была меценатом в строгом смысле слова, как родители или ее подруга Мари-Лор де Ноай, но всегда старалась поддержать друзей-художников, заказывая свои портреты Павлу Челищеву или Оливеру Месселю, расхваливая Кристиана Берара. «Костюмы Бебе великолепны! Возможно, в них слишком чувствуется влияние Майнбохера, к моему огромному сожалению, но я хочу заказать себе один», – писала она Жану Кокто в ноябре 1932 года из отеля «Эксельсиор» в Риме
[144]. Она отзывалась хвалебно и о Фулько ди Вердуре и Жане Шлюмбергере и была одной из первых дам, носивших их украшения. Чтобы обновить частный отель на улице Матиньон, княжна обратилась к своим приятелям Жан-Мишелю Франку и братьям Альберто и Диего Джакометти. Сейчас виртуозное мастерство Франка незаслуженно предано забвению. Тонко чувствующий художник и ясновидящий, он был одним из самых преданных друзей Натали. В творчестве он обретал силы и душевное равновесие, помогавшие ему справиться с личной трагедией. Дело в том, что вскоре после гибели двух своих сыновей во время Первой мировой войны отец Франка выбросился из окна, а мать окончила дни в сумасшедшем доме. Сам он тяжело переживал свою гомосексуальность, и справляться с суицидальными порывами ему помогала только работа
[145].
Знаменитая строгость его стиля – он использовал «дорогие и редкие материалы, и казалось, что его интерьеры необитаемы»
[146], – нравилась клиентам, космополитам и эстетам. Эти обезличенные комнаты, стены которых были обтянуты каучуком или бежевой кожей, зачаровывали. В честь Натали он создал такой интерьер, который идеально соответствовал ее стилю. Интерьер – это отражение души, и Бальзак неспроста придавал ему такое значение, повторяла мадемуазель Шанель. Холл был настоящей симфонией белого цвета, украшенной барельефами из специальной смеси пеньки, цемента, гипса и глицерина. Их этого материала были сделаны муляжи архитектурного орнамента, за которыми искусно скрывались лампы – свет в помещении создавал эффект аквариума. Справа от двери располагался «салон парфюма» – просторное восьмиугольное помещение, тоже украшенное драпировками из этого же материала, из-за которых лился мягкий свет. В середине комнаты братья Джакометти – они же работали и над освещением – устроили нишу, настоящий фонтан света, в котором купались сверкающие флакончики с драгоценным содержимым. Наконец, в большом бело-золотом зале на первом этаже из-за белоснежного бархатного занавеса появлялись манекенщицы. Вокруг подиума Франк поставил стулья, обитые бледно-голубым, желтым и розовым шелком. Во время показов здесь сидела сама Натали, между Колетт и Марлен Дитрих.
Снобизм всегда был необходимым средством рекламы, однажды сказал их друг, композитор Франсис Пулен. Люсьен Лелонг первым сумел оценить верность этих слов. Он сам видел, как за десять лет благодаря его супруге дом моделей стал одним из самых известных в Париже. Несмотря на невероятное количество заказов, он соглашался создавать костюмы для театра, кино и многочисленных балов-маскарадов. Кроме того, ни одно престижное мероприятие – например, торжественный спуск на воду теплохода «Нормандия» в 1935 году – не обходилось без него. Известность Лелонга измерялась количеством роскошных женщин, которых он одевал: Ниме Элуи Бей, черкеска невероятной красоты; экзотическая Бабб де Фосини-Люсанж, венецианки Ники и Мадина Арривабене, невестки Лукино Висконти, мадам Коул Портер, гречанка Лилия Ралли, Мона Харрисон Уильямс или Ия Абди, кузина Тургенева, которую подозревали в шпионаже. Но самым большим успехом княжны было то, что она сделала клиенткой дома свою подругу Марлен Дитрих, с которой стала близко общаться в начале тридцатых годов. «Великолепные узкие платья-футляр из черного бархата, созданные для нее Лелонгом, украшены мягкими складками на плечах, и кажется, что у нашего “голубого Ангела” и правда появились темные крылья», – писал «Вог» в августе 1933 года.
7
В начале 1928 года Натали узнала, что личные вещи и коллекции ее родителей, конфискованные Советами десять лет назад, выставляются на распродажу в Лондоне. Княгиня Ольга Палей и ее дочери знали, что вскоре после национализации их поместья в Царском Селе, вещи, не имевшие специальной исторической ценности – серебро, фарфор, меха, – были разворованы и проданы в разные страны, включая Соединенные Штаты, при посредничестве одной нью-йоркской галереи. На этот раз преступление выглядело куда более явным. На самом деле до сих пор новое правительство не осмеливалось сотворить то же самое с картинами, мебелью и дорогой посудой, включая и бесценный нефрит из «красной гостиной». Вдова великого князя Павла, описавшая в 1922 году в мемуарах бесчинства правящей партии большевиков (они были опубликованы на французском языке), не могла вынести того, что они продали ее сокровища французским и английским торговцам. При поддержке детей она использовала все пути, чтобы этому помешать. Узнав, как и где будут грузить контейнеры с вещами – она даже знала их точное количество, – мать Натали отправилась в Англию, нашла «преступный» корабль и потребовала у британских властей установить наблюдение за грузом, а потом подала жалобу на всех ответственных лиц.
Натали Палей, 1934
Павел Александрович
В кругу семьи
Великий князь Павел Александрович и графиня Ольга фон Гогенфельден с детьми, ок. 1910 г.
Владимир Палей, 1916
Княгиня Ольга Палей, 1912
