У Лифаря было все, чтобы завоевать Натали. Харизма, талант, идеализм, внешность языческого божества, вдохновлявшая художников и скульпторов, от Пикассо – «тело идеальных пропорций», восторгался он, – до Майоля. А танцовщик был сразу же пленен Натали. Незадолго до смерти он вспоминал ее с удивительной искренностью, свежестью чувств и откровенностью. Тогда уже старый человек, он признавал, что любил в жизни всего трех женщин: свою мать, трагически умершую от холеры, Натали и графиню Лилиан д’Алефельд, свою последнюю спутницу.
Их первое свидание было на печальном острове Сан-Микеле, на русском кладбище, где они встретились у могилы Сергея Дягилева, ушедшего за год до этого. Танцовщик был обязан ему столь многим! До того как стать его протеже, Серж Лифарь, родившийся в 1905 году, как и Натали – они познакомились в год своего двадцатипятилетия, – пережил в юности бурное и жестокое время. Счастливое, но одинокое детство в Киеве, возле Днепра, воды которого так тихи и прозрачны, что Гоголь называл его «стеклянным потоком»… Но Лифарь довольно быстро столкнулся с ужасами революции. В пятнадцать лет, желая такой же опасной судьбы, как у своего героя, Феликса Юсупова, он решил уничтожить Троцкого. Но квартира – явка одного из его друзей провалилась; группка повстанцев была убита большевиками, и ему одному едва удалось спастись. Юный русский был вынужден расстаться с мечтой стать великим пианистом, потому что красные серьезно ранили его в руку. Тогда он отдал все силы искусству танца, где порыв вдохновения смешивался с яростью. Поступление в труппу сестры Нижинского, Брониславы Нижинской, в оперный театр Киева навсегда изменило его жизнь. Вдохновленный успехом Русских балетов по всей Европе, он работал до изнеможения. В 1921 году Дягилев попросил у Брониславы пять самых талантливых танцовщиков для своей труппы в Монте-Карло. Серж Лифарь, которому тогда было всего шестнадцать лет, вошел в эту пятерку. Дело в том, что новое правительство считало любой выезд из страны дезертирством, за которое полагалась смертная казнь, и один из танцовщиков отказался в последний момент. Серж смог занять его место.
Сергей Дягилев был близок с семьей Натали. Его поддерживал великий князь Павел, самый могущественный из его меценатов, и он был другом сводной сестры Натали, великой княгини Марии. Он всегда был другом их дома. Шиншилла, так прозвали его друзья за прядь седых волос в пышной шевелюре… Благодаря таланту рассказчика, которым блистал Лифарь, Натали смогла увидеть по-новому этого человека, неотразимого, обворожительного, иногда отвратительного, но всегда необычного. О чем они говорили у его могилы, какие тайны открывали друг другу? Об этом никто уже не узнает. Но легко можно вообразить себе Сержа Лифаря, с его неподражаемой манерой держаться и яркими рассказами, и восхищение княжны.
Его первая встреча с Дягилевым после долгого путешествия в кошмарных условиях показалась юноше ужасной. Дягилев даже не смотрел на него, а Нижинский, ревностно охраняющий свое положение фаворита, систематически удалял из труппы любого, кто мог соперничать с ним пусть даже и в мелочах. Лифарь, неуверенный в себе, страдающий от одиночества, работал целыми сутками, стирая ноги в кровь. Месяцами он пытался уловить хоть искру одобрения в стеклянном взгляде мэтра, который Жан Кокто называл «взглядом устрицы». Ночами юноша репетировал у моря, вдохновленный средиземноморскими небесами. Наконец, после месяцев упорного труда, он был вознагражден за усилия – он танцевал свой первый балет «Деревенские свадьбы» в постановке Игоря Стравинского. Воля, труд, интуиция… шаг за шагом Лифарь оттачивал мастерство и выразительность, смелея все больше. Он позволял себе такие импровизации, что иногда это даже вызывало у Дягилева возмущение, но он быстро понял, что молодого человека ждет небывалый успех. Он сделал Сержа своим любовником – это было обязательным для любой звезды мужского пола у него в труппе – и занялся его художественным образованием, открывая своему ученику тонкие связи, существующие между живописью, музыкой, литературой и танцем. Лифарь, одновременно очарованный его безупречным вкусом и раздраженный болезненной ревностью – их связь, бурная и жестокая, протекала в постоянных яростных расставаниях и страстных примирениях, – провел рядом с ним один из самых плодотворных периодов своей жизни. Любовь Дягилева укрепила его веру в себя, и это помогало ему достигать все большего совершенства, обогащая и оттачивая свой талант в хореографии.
Натали знала обстоятельства, ставшие известными после смерти Дягилева. «Страж закрыл ему глаза, они не видят теперь этого триумфа света. Здесь, в маленьком гостиничном номере, где умирает самый великий маг искусства, происходит исключительно русский феномен, то, что мы встречаем у героев Достоевского. Конец Сергея стал той вспышкой, которая породила взрыв естественной ненависти, копившейся в сердцах двух молодых людей, живших рядом с ним. Трагическую тишину нарушил странный звук, напоминавший рычание: Кохно (Борис Кохно был секретарем Дягилева. – Прим. ред.) бросился на Лифаря, который стоял на коленях с другой стороны кровати. Они покатились по полу, терзая и кусая друг друга, как звери; их охватила ярость»
[156]. Позже, уже на кладбище, два человека ползали у края могилы, куда готовились опустить гроб, и Лифаря едва оттащили от ямы, не дав ему последовать за Мэтром.
9
Природа их страсти была гораздо сложнее той идеалистической картинки, которая виделась окружающим. Для Натали возможна была лишь любовь бестелесная, интеллектуальная, эстетическая; пылкие уверения, поэтическая атмосфера – радости плоти для нее ничего не значили. «Эта холодная соблазнительница принимала только влюбленное обожание, избавленное от напряжения плотской любви», – говорит Жан-Луи де Фосини-Люсанж, один из самых близких ее друзей
[157]. Сам Лифарь, который недвусмысленно называет отношения с Натали «связью»
[158], тем не менее говорит о ней как о волшебной принцессе, вышедшей из его балета, и рисует очень эфемерную картину этого романа. Героини Чайковского всегда предпочитали прохладную защиту кружев жару обнаженной кожи, разве не так?
Для Натали привязанность к людям с двойственной сексуальностью, которая сама по себе сдерживала все нежелательные страсти, не таила в себе опасности и позволяла свободно принимать то, как воздыхатели относятся к ее нежности. Что может быть утешительнее для хрупкого самолюбия гомосексуалиста, чем воображать себя любовником такой обворожительной женщины? Все они принадлежали к одному психологическому типу: известные люди искусства, с невероятной откровенностью афиширующие свою склонность к однополой любви, были счастливы больше от мысли иметь связь с Натали, чем от реальности такого романа. Заметим также, что Жан-Луи де Фосини-Люсанж говорит о «почитании» не без причин; Натали, привычная к восхвалениям, быстро утомлялась, если воображение ее поклонников подводило их. У нее, некоронованной властительницы светского Парижа, был настоящий королевский двор приближенных. Так, ее большая подруга Дениз Тюаль
[159] даже говорила: «Этот бедный Лифарь был ее пажом!» – и только самые блистательные имели шанс удержать ее внимание.
