В тот период своей жизни Натали еще больше, чем когда-либо, была отрезана от внешнего мира. Мировой экономический кризис, разразившийся в результате краха Уолл-стрит в октябре 1929 года, распространение по Европе фашизма, Народный фронт, гражданская война в Испании… ничто ее не трогало. Но разве нельзя простить существу, пережившему такие трагедии, этот побег в страну снов и забвения?
Их любви недоставало аромата настоящего скандала. Серж Лифарь, ослепленный своей страстью к Натали, даже не подозревал, что его любимая подруга, знаменитая Ольга Спесивцева, Prima ballerina assoluta, могла испытывать к нему нечто большее, чем просто искреннюю дружбу. Сам он восхищался ею и относился как к любимой сестре. На фотографиях начала 1930-х годов видны ее редкая хрупкая красота, ее странный отсутствующий взгляд. Она была одной из самых элегантных дам города, одевалась у «Ланвен», а ее собственный дом моды, носивший имя владелицы, был знаменит, поскольку она танцевала в самых известных балетах. Казалось, она создана жить в окружении цветов и восхищенных поклонников. Кто мог бы поверить, что это живое существо из плоти и крови, в котором дремлет влечение? Ей прощали капризы и экзальтированность – любимым ее собеседником было зеркало в прихожей, потому что Спесивцева была гениальной танцовщицей, любая ее роль потрясала; забыть ее было невозможно. И разве можно было вообразить, что ежедневные репетиции вдвоем и выражения нежности, обычные в театральном мире, где легко любят и легко забывают, могли привести к такой смуте и непониманию?
Во время репетиции у Спесивцевой на почве ревности к Лифарю случился чудовищный нервный срыв. Лифарь собирался ставить новый балет «На Борисфене» в честь княжны. Двух героинь звали Ольга и Наташа, и в конце пьесы герой находит свое счастье с младшей. Было это сделано неосознанно или по изощренному расчету? Как бы то ни было, но на репетиции взбешенная Спесивцева подбежала к открытому окну, выкрикивая оскорбления, и Лифарь еле успел схватить ее за руку. Ольга брыкалась, кусалась, царапалась и кричала, и после ожесточенной борьбы Сержу все-таки удалось сладить с ней. После этого происшествия балерина погрузилась в полную апатию и была в таком угнетенном состоянии, что больше не вернулась в «Гранд-опера». Позднее, уже в Соединенных Штатах, ее поместили в психиатрическую лечебницу, но психическое здоровье и память восстановились у Ольги Спесивцевой только в 1962 году. По легенде, она оставила балет, чтобы стать агентом КГБ! Этот случай, получивший широкую огласку, только укрепил образ роковой женщины, которой считали Натали.
11
Шло время, и Серж Лифарь все больше попадал в плен своей страсти к Натали. С самого начала его обязанностью было постоянно восхищать ее, и он метался в поисках решения этой невозможной задачи. В 1930–1932 годах он стал самым великим танцовщиком в мире и не мог больше подчиняться ритму ее жизни. Но как он боялся потерять восхищение в ее глазах… Неизбежным следствием стало то, что он все меньше времени проводил подле нее – работа призывала его в «Гранд-опера». Этот выбор стал роковым. Если бы Натали могла оценить талант и воображение Лифаря, а также его упорство! Но как считали некоторые циники, она была неспособна испытывать привязанность к человеку безвестному и требовала, чтобы Серж постоянно находился рядом. Но это было невозможно.
Она бежала от одиночества и, конечно, не могла быть довольна тем, что виделась с ним мельком между репетициями и премьерами. Но если бы он бросил все и посвятил себя только их любви, разве она вынесла бы то, что божество всех европейских столиц превратился в простого смертного? Захотела бы она видеть его? Серж прекрасно знал ответ и сделал выбор в пользу того, что считал меньшим злом. Но Натали мало-помалу отдалялась от него. Было это капризом или же она была так эмоционально неуравновешенна, что просто не смогла по-другому? И вот весной 1931 года княжна решила включить в свой «роковой список» Поля Морана.
Натали познакомилась с писателем в июне, на вечере клуба «Серкль Интералье». В конце жаркого дня весь Париж собирался в тенистом саду, где зажигали по вечерам бенгальские огни. Плененный с первого взгляда, автор романа «Нежности кладь» подсел к ней после обеда, и Натали, верная себе, конечно, флиртовала с ним. Они танцевали, и деятельный Моран тут же сделал ей некое предложение, которое, конечно, было сразу отвергнуто. По крайней мере, так он записал в дневнике. Чего ждали они друг от друга в ту пятницу, пятого июня 1931 года?
Поль Моран был полной противоположностью тем мужчинам, которые обычно окружали Натали. Он был писателем, дипломатом и бродягой, наделенным таким либидо, что коллекционировал связи с женщинами, как другие – марки или бабочек. О его отношениях с княжной написано несколько страниц сухого телеграфного текста, и они подтверждают то, что известно о сексуальности Натали Палей
[163]. Она играла с ним в кошки-мышки с самого начала – но вот кого в этой паре считать кошкой?
Моран, которому женщины противостоять не могли, был раздосадован ее отказом от любовной связи. Но он уже был пленен. И решил незамедлительно взять в осаду эту крепость, казавшуюся неприступной. Телефонные звонки, приглашения провести с ним вечер или поехать на несколько дней в Лондон… Княжна, улыбаясь, ускользала… «Думаю, у нее есть нездоровые пристрастия», – писал он в дневнике, словно успокаивая себя. Что он имел в виду – друзей-приверженцев однополой любви или ее собственные сапфические связи, о которых тогда говорили?
Писатель не признавал себя побежденным и, страстно желая настоять на своем, следовал за ней по пятам. Но Натали оказалась упорней. Моран вынужден был восхищаться ей издалека, не имея возможности приблизиться. Становясь то поджигателем, то пожарным, Натали соглашалась видеться с ним, словно лишь для того, чтобы лучше держать дистанцию. «Я люблю тебя настолько, что не желаю», – наконец объявила она ему. Эти слова никого не удивляли. «Прекрасная мадам Лелонг была тем, что можно было бы назвать “приманкой”, – говорит коллега, работавшая в их Доме моды. – Я помню еще чемпиона по теннису Жана Боротра, который пал к ее ногам, но так ничего и не дождался. Ее забавляло лишь кружить ему голову».
Княжна назначала Морану свидания, на которые не приходила; он тщетно ждал у могилы Неизвестного Солдата под Триумфальной аркой. «Она доводила меня до белого каления», – заявлял он, опомнившись и почти смирившись. «Деловой человек», поспевал ли он за ней? Натали была деятельней и неустанней, и она ускользала. Она будто сошла со страниц его романов. Встречалась с ним только на костюмированных балах, в окружении толпы, что исключало любую интимность. Той весной 1931 года Натали была полностью погружена в светские развлечения. Сельский бал, устроенный Николя де Гинзбуром и Эльзой Максвелл, на котором Натали и Бабб де Люсанж появились с напудренными волосами, словно две Марии Антуанетты в деревне… Бал Шанель, бал Фошье-Маньян, посвященный теме «Палладио в Нейи» – «Наташа появилась в платье венецианского пажа: маленькая шапочка, зеленый бархат, обнаженные ноги…» Голова кружилась от пестрых масок, от возможности раствориться в ночи, скрывшись за чужим образом – а разве сегодня не говорят постоянно о ролевых играх? Иллюзорный мир, который так хорошо усмиряет боль… Но Моран заметил, что эта исступленность не помогала ей. «Ужасна была минута, когда Наташа шла совершенно одна по темной аллее в своей огромной шляпе, зеленые ленты которой развевались у нее за спиной. Такое изящество и одиночество…»
