Съемки проходили трудно, потому что Харри Бор, словно впустив вымысел в реальность, безнадежно влюбился в свою партнершу. Он совершенно обезумел, вспоминала его коллега и подруга Рене Сент-Сир. «Бедняга больше ни о чем не мог говорить! Он умирал от ярости, потому что его любовь не была взаимной. Однажды Харри сказал мне, что не понимает, почему прекрасная Палей предпочитает ему “всех этих педерастов и лесбиянок”, и это его собственные слова. Но мне приходится признать, что он не обладал ничем, что бы могло соблазнить ее, бедный старина Харри! Только вообразите себе союз Красавицы и Чудовища!»
Премьера «Новых людей» 22 декабря 1936 года стала настоящим событием конца года. Happy few, избранные счастливцы, присутствующие в зале, а там были многие представители правительства и дипломатического корпуса, друзья Лиоте, литераторы и критики, начали неистово аплодировать уже на последних титрах. Все последующие дни пресса в последний раз восхваляла изысканную и сдержанную манеру игры княжны.
«…Единственную женскую роль в фильме играет Натали Палей – она так изысканна и трогательна…»
[224]
«Натали Палей раскрыла образ мадам Буррон очень точно и даже слишком достоверно…»
[225]
«Натали Палей изящна и непоколебима…»
[226]
Такой триумф, тем не менее, не изменил ее решения. Она не только покинула кинематограф, но и навсегда уехала из Франции в Соединенные Штаты.
Ее образ в кино оказался очень самобытным, а карьера короткой, но впечатляющей: за три года она снялась в шести фильмах, ее партнерами были самые знаменитые актеры десятилетия, она работала с двумя первоклассными режиссерами, никогда ничем не жертвуя ради коммерческих интересов. Она осталась в воспоминаниях воплощением аристократической утонченности (некоторые даже упрекали ее за то, что она была узницей этого образа), но могла передать чувства и страсти, которые раздирали и ее саму, и современников в том круге людей, в котором сама она занимала уникальное место. Отчаянно изысканные и сложные тридцатые годы стали временем, символизирующим искусство жить, хотя идеалы того времени оставались далекими от настоящей жизни. Но разве это важно? Разве мы судим о поколении только по самым прозаическим деталям повседневности, забывая о мечтах и стремлениях? «Звезда кино? Гораздо больше – героиня романа, в ком отражается все то, чем восхищается поколение, отмеченное войной, – хрупкость и непостоянство»
[227], – размышлял один из журналистов.
6
1937 год стал для Натали началом нового времени. Она не только жила теперь в другой стране, на другом континенте, говорила на другом языке, но даже изменила фамилию. Она покинула Францию и прошлые ошибки – лишенное чувств замужество, душераздирающие «связи», конец актерской карьеры – без сожалений. Разве не говорил Кокто, что Париж обмазывает своих жертв медом, прежде чем бросить в муравейник? Люсьен Лелонг так и не простил Натали бегства, ставящего под удар его империю, но был, тем не менее, столь галантен, что официально выразил ей признательность за восхитительное сотрудничество – десять лет совместного творчества. Незадолго до объявления о разводе он выпустил новую марку духов под названием «N». Правда, было не совсем понятно, что обозначала эта буква – имя «Natalie» или «ненависть»
[228]… Кутюрье забыл об унижении благодаря новой работе: в июне он согласился занять пост президента Профсоюзной палаты модных домов и окончательно утвердил величие моды «гламур». Но, как и следовало ожидать, салоны на авеню Матиньон пережили всего несколько лет после отъезда княжны. Прощальным жестом Натали стали последние съемки во французском «Вог» у Андре Дурста – ей исполнился тогда уже тридцать один год. Это была коллекция моделей, отражавших суть стиля «Палей». Строгий костюм кирпично-красного цвета, узкое прямое фиолетовое платье, оттененное медным поясом и каракулевым болеро, жакет с черными пайетками, единственным украшением которого был прозрачный носовой платок из белого шелка. Последние искры уходящей эпохи…
После переезда в Нью-Йорк княжна тут же была захвачена водоворотом светских развлечений. Как никогда Натали спешила везде успеть и побывать, чтобы не оставаться наедине с собой и своими воспоминаниями. Она была почетной гостьей на всех приемах, высокое общество восхищалось ее очарованием – умом, красотой, элегантностью, страстью к искусству. К тому же ее окружал романтический ореол, связанный с династией Романовых, а после разрывов с Сержем Лифарем, Жаном Кокто или Полем Мораном ее считали обреченной на любовь, для которой невозможен счастливый исход. Манхэттен разрывал ее на части. Самым необычным вечером был костюмированный бал Barn Dance – «Амбарные пляски» на тему сельских радостей, устроенный Эльзой Максвелл
[229], «фюрером» клуба «Кафе Сосаети», в «Вальдорф Астория». Холл отеля был украшен стогами сена, туда привели осликов, ягнят, свиней и уток – оторопевшие животные были обуты в войлочные ботиночки, чтобы не испортить паркет. Но главным в этой декорации была огромная механическая корова, созданная фирмой Molt et Chandon: из вымени текло поочередно свежее молоко или дорогое шампанское. Среди четырехсот гостей были Сесил Битон, князь Сергей Оболенский, Дуглас Фэрбенкс и Констанс Беннетт. Натали в костюме опереточной пастушки часами танцевала со своим другом Оливером Месселем.
Когда в конце мая было объявлено о разводе, Натали открыла свое намерение выйти в сентябре замуж за театрального режиссера Джона (или Джека, как его часто называли) Чапмена Уилсона, с которым она очень сблизилась в 1935 году. Наконец ее загадочное поведение после возвращения из Голливуда стало всем понятно. Теперь многие совпадения уже не казались случайными; начиная с 1926 года она все время встречалась с этим очаровательным американцем – всегда в компании английского драматурга Ноэла Кауарда – в Париже, Сан Моритце, Венеции или на юге Франции; они часто ездили вместе в Кап д’Ай к кутюрье Эварду Молине или к художнице Сирии Моэм, жене писателя Сомерсета Моэма. Но больше никто ничего не знал.
