Эта беспощадная обольстительница чем-то неуловимо напоминала Лили Дубецки, которую играла Натали в фильме «Сильвия Скарлетт». За чарующей красотой скрывались жестокое сердце и холодный ум. Как и Жан Кокто, создавший принцессу Фафнер в «Конце Потомака», Кауард не смог обуздать свое перо и показал другую сторону отношений молодой женщины и ее друзей-гомосексуалистов, где жестокость часто уводила ее от любви. Надо сказать, что другой любовник Кауарда, актер Луис Хейвард, который первым сыграл в экранной версии «Святого», везде рассказывал о своей любви к княжне, и это, конечно, сильно раздражало писателя. Возможно, в этом частично кроется причина того, что в пьесе он свел с ней счеты. К счастью, отношения Натали и Ноэла Кауарда довольно быстро стали нежными и даже фамильярными. Когда Джек Уилсон начал тонуть в алкоголе, они превратились в самых верных союзников.
Возвращаясь из путешествий, Уилсоны жили в Коннектикуте, где у них был дом, или в Нью-Йорке. Прожив много лет на улице Эст, 57, они, в конце концов, выбрали квартиру на Парк-авеню. Лифт останавливался прямо у входа в квартиру, обставленную английской мебелью и декорированную картинами XVIII века и редкими китайскими росписями на бумаге. Там княжна принимала друзей, съезжавшихся к ней со всего света. Она очень интересовалась работой своего мужа – он был не только правой рукой Кауарда в Америке, но и самостоятельным продюсером. Кроме того, время от времени он занимался собственными постановками, и Натали с удовольствием появлялась с ним на разнообразных обедах и театральных премьерах. Она и сама часто устраивала обеды или вечеринки с коктейлями, чтобы помочь ему проводить переговоры, требующие более камерной обстановки. После Парижа, Венеции, Сан Моритца княжна покорила и Нью-Йорк. С течением времени само ее появление в «Метрополитен-опере», в театрах Бродвея, в «Эль Марокко» или у «Сардис» стало знаком того, что происходящее там необыкновенно интересно.
8
Летом 1939 года Уилсоны жили в Голденхерсте, поместье Ноэла Кауарда в Кенте, графстве на юге-западе Англии на побережье Па-де-Кале. Природа напоминала пейзаж Писарро, и Натали любила отдыхать там, в полном покое. Последнее путешествие в Европу перед началом войны было омрачено усилившейся тягой Джека к алкоголю, что занимало все мысли княжны. Однажды он заколотил окна и поставил во все светильники лампочки синего цвета. В доме наступили вечные сумерки. По словам князя Михаила Романова, для Уилсона это было привычно. «В Нью-Йорке его спальня была совершенно черной от пола до потолка, даже простыни и покрывала были черного цвета! Плотно задернутые черные занавеси не пропускали свет, и комната напоминала гробницу. На людей неподготовленных это действовало очень сильно».
Война на первый взгляд мало изменила жизнь Натали. Но она очень боялась за оставшихся во Франции близких: княжну Ирэн Палей и подруг. Бабб де Фосини-Люсанж, еврейка по происхождению, могла быть арестована в любой момент, так же как и Мари-Лор де Ноай, урожденная Бишоффшайм. А Нью-Йорк, вдалеке от немецкой оккупации, ежедневных воздушных тревог и обстрелов, жил безмятежно – к большому возмущению многих едва спасшихся от гитлеровского режима европейцев. В городе царили спокойствие и беззаботность: в декабре 1941 года даже атака японцев на Перл-Харбор не помешала нью-йоркскому высшему обществу с размахом отметить наступление нового года.
В Париже Натали всегда избегала общества своих соотечественников, но со временем боль утихла, и на Манхэттене она стала настоящей королевой белой русской эмиграции. В этот круг входили ее сводная сестра великая княгиня Мария, которая работала как стилист и писала для модных журналов; князь Сергей Оболенский – после женитьбы на наследнице Астора он занимался связями с общественностью для отелей «Плаза»; граф Владимир Альдерберг, сановник при дворе последнего царя, который работал у ювелира Гарри Уинстона, и модельер Валентина Шлее. С 1928 по 1957 год ее Дом моды был одним из самых блестящих. У ее мужа Джорджа Шлее был роман с Гретой Гарбо, и они были самым необычным и привлекательным ménage а trois (здесь: любовный треугольник. – Прим. ред.) Нью-Йорка. Всех этих людей, переживших большевистские преследования, связывала с европейскими беженцами, которые со страхом ожидали развязки войны, невидимая нить. Хорст, Эрвин Блуменфельд (знаменитый фотограф «Вога» был отправлен в концентрационный лагерь, откуда ему удалось сбежать в 1941 году), Жан-Мишель Франк, Марлен Дитрих, Эрих Мария Ремарк… Все это были друзья Натали, которых она принимала и поддерживала в Нью-Йорке.
Иногда до них доходили новости из Франции. Знала ли княжна о том, что Люсьен Лелонг сумел уберечь Высокую парижскую моду от нацистов, давно хотевших переместить ее центр в Германию? Что Серж Лифарь, пытаясь спасти от немцев «Опера», был вынужден лично принимать у себя Геббельса (а не Гитлера, как ходили слухи)? Что Жана Кокто, Коко Шанель, Мисю Серт, Колетт, Этьена де Бомона, Жоржа Орика, Пикассо и Поля Морана, верных ее друзей, обвиняли в пособничестве врагу? Что Макс Якоб был арестован и заключен в лагерь Дранцы, где умер потом от пневмонии, не получив никакого лечения? Что Жан Деборде, вступивший в Сопротивление, был насмерть замучен гестапо, но не выдал ни одного имени? Что ее дорогая Бабб де Фосини-Люсанж чудом выжила после перелома черепа и едва избежала депортации? Что ее сводный брат Дмитрий в 1942 году скончался от туберкулеза, когда ему был всего пятьдесят один год?
В то время княжна очень сблизилась с писателем Эрихом Марией Ремарком, также жившим в изгнании. В 1929 году его роман «На Западном фронте без перемен» получил международное признание. Для Ремарка, как и для Натали, жизнь была театральной сценой, и каждый новый поворот судьбы означал новую роль. Он существовал «как актер в героической пьесе, который вечно стоит за кулисами, ожидая своего выхода»
[235]. Она опять полюбила человека, чья сложная внутренняя жизнь глубоко ее волновала. Неуловимый Ремарк был сдержан, стыдлив, остроумен; конечно же пессимистичен, чувствителен – он с трудом пережил разрушительную страсть к Марлен Дитрих – и очень образован. В номере гостиницы Sherry-Netherland он хранил драгоценные коллекции произведений искусства: статуэтки эпохи династии Чан и полотна таких мастеров, как Эль Греко, Ван Гог, Сезанн или Модильяни. «Когда тетя сблизилась с Ремарком, – рассказывает князь Михаил Романов, – он работал над романом “Триумфальная арка”. К несчастью, он писал любовные письма – а их характер не подлежит сомнению – карандашом! Со временем их стало совершенно невозможно прочесть».
Натали познакомилась с писателем 31 декабря 1940 года во время встречи Нового года. Тем же вечером Ремарка представили и Грете Гарбо, но только с княжной он стремился увидеться вновь. Несколько дней спустя он пригласил ее на обед. И теперь уже всем известно, что чувство к ней стало одним из самых сильных в его жизни. Натали в то время исполнилось тридцать пять лет, никогда еще она не была так соблазнительна. «Прекрасная, бледная, лицо очень выразительное, тонкий вытянутый силуэт – она была похожа на египетскую кошку. Первый раз после Пантеры (так он называл Марлен Дитрих) у меня появилось чувство, что я снова могу быть влюблен», – писал Ремарк в дневнике после этой первой встречи наедине
[236]. Все начиналось очень идиллически – обеды вдвоем и долгие прогулки рука в руке. Возможно ли, что они стали тогда любовниками? Сейчас известно, что писатель иногда бывал вынужденно холоден, и это помогает лучше понять его связь с Натали, но Хилтон Тимс, биограф Ремарка, пишет, что это она заставляла его страдать, избегая близости. Как бы то ни было, он оставил ее через месяц и уехал в Калифорнию. Они встретились два года спустя. И только тогда в их чувствах воцарился хаос.
