Джек Уилсон принадлежал к тому поколению, для которого алкоголь был основой всей социальной жизни. Воображение, энергия, обольщение… стакан виски казался бесценным, и многие их друзья стали жертвой этого бедствия. Страсть Джека к алкоголю, все усиливающаяся с начала тридцатых, имела самые драматические последствия и в делах, и в частной жизни. Он становился агрессивным, мелочным, несдержанным – мало-помалу друзья, да и весь Бродвей, отвернулись от него. Дошло до того, что в августе 1951 года даже Ноэл Кауард, стоически выдержавший столько предательств, решил положить конец их партнерским отношениям. В кого превратился блестящий продюсер, которому мы обязаны появлением «Джентльмены предпочитают блондинок» или «Поцелуй меня, Кейт»?
Натали в смятении тщетно искала способ помочь ему. Джек все время обещал пройти курс лечения от алкоголизма, но ничего не делал, чтобы побороть свой порок. Наоборот, все знали, что стакан с холодным чаем, который он держит в руке, больше чем наполовину наполнен джином. Театральные круги, где благородство никогда не было главной добродетелью, просто бурлили от злобных пересудов. К тому же скрывающему свой гомосексуализм Уилсону уже не удавалось бежать от прошлого. С обоих берегов Атлантики Натали писали обеспокоенные друзья. «Я бы хотел услышать от тебя хорошие новости о твоем муже, – писал ей Жан Кокто. – Твое горестное личико так печалит меня!»
[250]
11
Известие о смерти Джона Уилсона в возрасте шестидесяти двух лет 29 октября 1961 года не удивило никого из друзей княжны. Его с трудом можно было узнать: от постоянного пьянства он деградировал интеллектуально и физически и влачил существование в инвалидном кресле – приступы буйства, когда он сметал все на своем пути, сменялись часами полной прострации. Как мог обворожительный мужчина, за которого она вышла замуж двадцать четыре года назад, спутник жизни, единственный избранник, превратиться в это жалкое безумное существо? С ужасом узнав, что Натали обнаружила безжизненное тело Джека на полу его спальни, близкие поспешили к ней, чтобы поддержать и утешить. Слезы, водка, сожаления… Что касается финансовой ситуации, то вскоре все убедились, что Уилсон предусмотрительно подготовился к этому печальному исходу. Княжну ждали совсем другие заботы. Всю жизнь она бежала от себя и своих воспоминаний. И вот в пятьдесят шесть лет она оказалась узницей того, чего всегда боялась больше всего: одиночества и прошлого.
В том же 1961 году к трагедии Романовых снова было привлечено всеобщее внимание. 15 мая в Гамбурге наконец завершился судебный процесс, начатый Анной Андерсон, которая с 1921 года претендовала на имя великой княгини Анастасии, кузины и подруги детских игр Натали. Суд вынес окончательный вердикт – эта женщина не была дочерью Николая II. Тем не менее в течение сорока лет многочисленные близкие друзья императорской семьи не могли прийти к единому мнению. Для одних – фрейлин императрицы Александры Федоровны, адъютантов царя, гувернера и многих родственников, например князя Феликса Юсупова, – мадам Андерсон была всего лишь авантюристкой. Другие же, а их слова тоже заслуживали доверия, – великий князь Андрей, кузен царя, или профессор Отто Рехе, всемирно известный антрополог, – утверждали, что это была, без сомнения, Анастасия, невинная жертва большевиков. Можно понять растерянность Натали, вынужденной вновь столкнуться с этим сложным делом как раз тогда, когда она сама была так уязвима, хотя она даже не выступала официальным свидетелем на процессе мадам Андерсон. Газеты опять писали о страданиях, которые пришлось пережить Анастасии: убийства, насилие, скитание из страны в страну. И все это длилось месяцами. Защита от внешнего мира, которую так тщательно и долго выстраивала Натали, пытаясь уберечься от воспоминаний о своей собственной трагедии, трещала по швам.
Время шло, и княжна все больше чувствовала себя чужой в той жизни, которая кипела вокруг нее. Натали видела последние дни царской России и революцию 1917 года, она была легендой мира моды и музой художников и писателей, украшением самых грандиозных балов ХХ века и подругой самых блестящих людей своего поколения; она снималась в кино, пережила две войны… Агрессивная политика, культурные и общественные потрясения шестидесятых и семидесятых годов были совершенно чужды ее внутреннему миру. Анджела Дэвис, Энди Уорхол или Боб Дилан были ей совсем неинтересны. Что уж говорить о движении за гражданские права, порицании большей части того, что происходило в тридцатые годы, расширении городских гетто и кампусов?
Состояние здоровья Натали было очень плохим – она теряла зрение и ужасно страдала из-за больных ног. Облегчение и утешение для души и тела княжна искала в алкоголе и транквилизаторах. В те годы доктора запрещали ей пить из-за развившегося диабета – она могла полностью ослепнуть, но княжна сначала не верила им, а потом уже стало слишком поздно. Болезнь, неотвязные мысли о смерти и щемящая тоска – вот все, что ей оставалось. Она была одной из последних, кто еще помнил тот мир, который исчез навсегда… Она видела, как уходили все, кто был ей дорог. Ее сводные братья Дмитрий и Александр – последний был убит в 1944 году французскими партизанами, принявшими его за немца, Жан-Мишель Франк, Бабб де Фосини-Люсанж, Бебе Берар, Павел Челищев, Мися Серт, Коул Портер, Жан Кокто, Гойнинген-Гюне, Мари-Лор де Ноай, Эрих Мария Ремарк, Шарль Бестеги, Коко Шанель, Ноэл Кауард, Майнбохер, Фулько ди Вердура, ее сводные сестры Мария, Ольга и Марианна, Оливер Мессель… этот список был бесконечен
[251].
Она стремилась скрыться от заурядности обыденного существования и ужаса людского непотребства, и у нее было два пути – быть прекрасным недосягаемым небожителем или умереть. Другого выбора Натали сделать не могла. Вся ее жизнь – это иллюзии, бегство от себя, обольщение, разлука, зеркала… Только одиночество могло сохранить навечно ее блеск и величие. С 1975 года уже полностью ослепшая княжна вела жизнь затворницы, отказываясь встречаться даже с родными. Самоубийство Нарцисса. «Алкоголь украл у нее зрение, и ее прекрасные глаза угасли; она больше не различала даже теней вокруг и от этого становилась все подозрительней и отчужденней. Натали разбивает украшения в квартире, Натали натыкается на стены, Натали ударяется о мебель»
[252]. И вот она, чьи мысли о прошлом превратились в постоянный страх перед ним, окончательно осталась один на один со своими воспоминаниями.
«Это было потрясением, – вспоминала Дениз Тюаль. – Однажды я собиралась приехать в Нью-Йорк и как всегда позвонила ей спросить, когда мы сможем вместе пообедать. Я с ума сходила от радости, что смогу ее увидеть. Никогда не забуду этот разговор… Натали сказала мне, что предпочитает избавить меня от вида больной стареющей подруги. Мои протесты не изменили ее решения». Князь Михаил Романов тоже не избежал этой участи. «С этого времени мы могли разговаривать только по телефону. Она не виделась ни с кем, кроме костюмера Стенли Симмонса и двух молодых танцовщиц, которые поочередно приходили к ней. Все трое были очень привязаны к тете, которую они обожали, особенно когда она ослепла». Когда одиночество стало абсолютным, Натали получила еще одно трогательное доказательство любви. В 1978 году Серж Лифарь написал ей: «Напоминая тебе одну фразу Пушкина “Мы не забываем первой любви, и ты навсегда останешься в сердце России”, я хотел бы сказать: “А ты навсегда останешься в сердце Сержа”»
[253].
